Точка слома - [36]
-Оно правда такое важное?
-Я врать не стану.
Летов оперся руками о стол, который издал испуганный скрип – давненько ничего тяжелее наполненных едой кастрюль и сковородок на нем не стояло. В голове Летова, нападобие стаи варон, крутилось много мыслей. Самой главной была мысль долга: если дело действительно такое важное и опять гибнут невинные люди, то это надо прекратить. Летов конечно же догадывался, что в рядах милиции сейчас дела идут неважно – сколько хороших следаков полегло. Чувство долга говорило ему согласится, разум выводил какие-то контраргументы, мол, убьют еще или что-то в этом роде… хотя, он совершенно не боялся смерти. Вообще. Скорее даже хотел ее.
«Я… я согласен» – задумчиво ответил Летов, стукнув рукой по грязному столу.
-Ты уверен? – спросил радостный Горенштейн.
-Абсолютно.
-Тогда пошли в отделение. Выдадим тебе все, что нужно.
Летов быстро снял свои измазанные грязью брюки, напялил более-менее чистые милицейские галифе, накинул пальто и вышел вслед за Горенштейном.
В самом отделении было тихо: все сидели по своим кабинетам. Лишь дежурный в будке болтал с каким-то сержантом, а в КПЗ шла оживленная беседа двух сильно выпивших торговцев ворованными продуктами. Пройдя по темным коридорам в которых эхом раздавались отборные матюки спорящих воров, Летов с Горенштейном дошли до заветной двери кабинета Ошкина.
«Вот, товарищ подполковник. Товарищ Летов согласился на наше предложение» – отрапортавал попивающему чай Ошкину Горенштейн.
–Сколько лет – улыбаясь сказал Ошкин своим веселым голосом, откидывая в сторону свежий выпуск «Советской Сибири» и медленно вставая, опираясь о скрипучий стол. – Серега, сколько же лет не виделись! Всегда помнил о тебе, ты следак каких еще поискать надо. Садись, поболтаем, введем тебя в курс дела.
Летов пожал руку Ошкину, даже улыбнулся немного, впомнив славные довоенные времена.
«Ну что, Сергей, как жизнь? Слышал про твои дела – не осуждаю тебя» – загадочно сказал Ошкин, отставляя вслед за газетой и стакан горячего чая, испускающего пар.
–Я? – растерянно бормотал Летов, смотря стеклянными глазами в исцарапанный пол. – Я… да нормально, вроде бы. Насчет дел – я сам себя сужу. Но это уже так…
-Ты ж Ладейникова помнишь? – спросил Ошкин.
-Разумеется – повеселев ответил Летов. – Он до сих пор в органах?
-Теперь он уже Комиссар III ранга, в Новосибирске сидит.
-Да, помню его. Хороший мужик. Сильно нам с тобой помог тогда, в 37-ом, когда мы банду ловили, помнишь?
-Конечно. Такое забудешь… Хотя мое дело в 33-м было хуже.
-Когда тебя пытали?
-Да, оно… – Ошкин заметно помрачнел, оглядев свой шрам, и продолжил – Короче, я позвонил Ладейникову. Он очень обрадовался тому, что ты вернулся и одобрил наше решение о привлечении тебя к расследованию. Так что ничего боятся не стоит – Ладейников свой человек.
-Да, уж в этом я не сомневаюсь.
-Так, Вень, сходи с Серегой в канцелярию, пусть ему выдадут все, что нужно. А потом сразу ко мне – введу тебя в курс дела и с материалами дам ознакомится.
Горенштейн кивнул, Летов медленно поднялся и посмотрел на улыбающегося Ошкина. Он второй раз, несмотря на искалеченную и не гнущуюся ногу, поднялся с хилого коричневого стула, скорчившись от боли и напряжения мышц спины, но, крепко встав на ноги, вновь пожал Летову руку. Сколько Летов помнил Ошкина, тот ни разу не вставал из-за стола два раза за такой короткий промежуток времени – все таки нога давала о себе знать, но сейчас, что называется, уважил «следака, какого еще поискать надо».
«Спасибо тебе, Серег. Я знаю, что такие умения не пропадают несмотря ни на что. Талант не пропьешь, как говорится!» – весело сказал Ошкин.
-Я постараюсь поймать его. Приложу все усилия – мрачно ответил Летов.
Горенштейн с Летовым спустились на первый этаж и пошли в канцелярию. Проходящие мимо люди в форме удивленно смотрели на нового сотрудника, на его старые галифе, сапоги, потертую кепку и главное – непонятное лицо.
«Привет, Люсь. Нужна бумага и мандат товарищу. Вот паспорт, выпиши поскорей» – отчеканил Горенштейн, протягивая новенький паспорт Летова молодой девушке, сидящей за заваленным столом в пыльной комнате архива и канцелярии одновременно.
«Предъявитель сего ЛЕТОВ Сергей Владимирович, 1908 года рождения, паспорт серии III-ОР №345678, является оперуполномоченным районного отделения милиции по Первомайскому району города Новосибирска. Правомочен самостоятельно или во главе группы производить необходимые оперативно-следственные мероприятия с последующим оповещением прокурора. Разрешено ношение и хранение огнестрельного оружия.
18 ноября 1949 г» – эти сухие слова были напечатаны и написаны на тонком куске пожелтевшей бумаги. В углу девушка поставила печать, предварительно макнув ее в коробку с краской и дыхнув, а потом расписалась поверх нее столь редкой в этих краях трофейной немецкой шариковой ручкой, которой до сих пор восхищался Горенштейн – он просто не видел таких письменных принадлежностей.
«Мандат на оружие еще выпиши, пожалуйста» – мечтательно сказал капитан, забирая справку и паспорт и не отрывая взгляда от блестящей ручки.
Глава 7.
«Держаться за воздух,
Финляндия в составе Российской Империи долгое время обладала огромной автономией. На памятнике Александру II в Хельсинки выбито «1863» – год, когда финский язык в Великом княжестве Финляндском стал официальным. Однако русификация начала XX в. вызвала небывалый взрыв антироссийских настроений, а в 1918 г. красные финны проиграли в Гражданской войне. Так закончилось столетие «русской истории» Финляндии… Эта книга впервые во всех деталях восстанавливает революционные события 1917 г. и боевые действия Гражданской войны в Финляндии.
Главной темой книги стала проблема Косова как повод для агрессии сил НАТО против Югославии в 1999 г. Автор показывает картину происходившего на Балканах в конце прошлого века комплексно, обращая внимание также на причины и последствия событий 1999 г. В монографии повествуется об истории возникновения «албанского вопроса» на Балканах, затем анализируется новый виток кризиса в Косове в 1997–1998 гг., ставший предвестником агрессии НАТО против Югославии. Событиям марта — июня 1999 г. посвящена отдельная глава.
«Кругъ просвещенія въ Китае ограниченъ тесными пределами. Онъ объемлетъ только четыре рода Ученыхъ Заведеній, более или менее сложные. Это суть: Училища – часть наиболее сложная, Институты Педагогическій и Астрономическій и Приказъ Ученыхъ, соответствующая Академіямъ Наукъ въ Европе…»Произведение дается в дореформенном алфавите.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга Волина «Неизвестная революция» — самая значительная анархистская история Российской революции из всех, публиковавшихся когда-либо на разных языках. Ее автор, как мы видели, являлся непосредственным свидетелем и активным участником описываемых событий. Подобно кропоткинской истории Французской революции, она повествует о том, что Волин именует «неизвестной революцией», то есть о народной социальной революции, отличной от захвата политической власти большевиками. До появления книги Волина эта тема почти не обсуждалась.
Эта книга — история жизни знаменитого полярного исследователя и выдающегося общественного деятеля фритьофа Нансена. В первой части книги читатель найдет рассказ о детских и юношеских годах Нансена, о путешествиях и экспедициях, принесших ему всемирную известность как ученому, об истории любви Евы и Фритьофа, которую они пронесли через всю свою жизнь. Вторая часть посвящена гуманистической деятельности Нансена в период первой мировой войны и последующего десятилетия. Советскому читателю особенно интересно будет узнать о самоотверженной помощи Нансена голодающему Поволжью.В основу книги положены богатейший архивный материал, письма, дневники Нансена.