Точка ру - [9]

Загоняет каждый момент,

В гробу видала она нафталин,

Ее не берет репеллент.

Не знаю, как дальше и жить теперь,

Запас моих сил иссяк,

Я даже бился башкой о дверь,

Но лишь повредил косяк.

И я кожей чувствую, как эта моль

Бесцветная день изо дня

Меня без конца умножает на ноль,

Собой заполняя меня.

Баллада об одиноком полковнике

Осенний дождь скребет по крыше,

Сто лет, как кончилась война,

Полковник стар и плохо слышит,

Сто лет никто ему не пишет,

Весь мир забил на полкана.

В его пустынную обитель

Забыл дорогу почтальон,

Тоскует отставной воитель,

Проеден молью старый китель,

Застыло время, как бульон.

Пасутся мирные народы,

К зиме нагуливая вес,

Их сон не бередят походы,

И боевые эпизоды

Не вызывают интерес.

Он стал несносным невропатом,

Он ненавидит белый свет,

Полковник наш – рожденный хватом,

Свинцом крещеный и булатом,

Носитель гордых эполет.

Лишь нрав по-прежнему не кроток,

И под штандартом полковым

Он в семь ноль ноль – в привычках четок —

Все шесть своих законных соток

Обходит шагом строевым.

И на совете ветеранов —

Семьи и общества тиранов,

В котором речь держать привык,

Соседей костерит, баранов,

Ленивый мыслящий шашлык.

Вотще полковничьи старанья,

Необорима суть баранья,

Вся сила мира – в курдюке.

Так успокойся же, полковник,

Меч перекуй свой на половник,

Пока хоть этот по руке.

* * *

Кто там мчится на помощи скорой

Загорелый, в веселых носках,

Уж не он ли, тот самый, который

Под трамвай залетел впопыхах?

Ну какого рожна или фига,

Или хрена – не в терминах суть,

Пересекся с твоим, торопыга,

Железяки бессмысленной путь?

Объясни мне простыми словами,

Пусть последними будут они,

Много ль общего было меж вами,

Но с ответом, прошу, не тяни.

Понимаю, тебе тут несладко,

Не такой ужe я идиот,

Только жизни и смерти загадка

Мне покоя давно не дает.

Ты к разгадке значительно ближе

Подобрался сегодня, чем я,

Не печалься – откидывать лыжи

Завтра очередь выйдет моя.

Перед этой таинственной тайной

В разной степени все мы равны,

Жаль, талон не пробитый трамвайный

Не имеет обратной цены.

Типа сонет

Е. Остроумовой

Когда декабрь как вкопанный стоит,

И на лету, как птицы, стынут слюни,

Что делает классический пиит?

Он, натурально, грезит об июне.

Но канул отопительный сезон

В не помню там уже какую Лету,

И вроде ликовать ему резон,

А он, глядишь, не рад уже и лету.

Возможно, повредился он в уме,

Но никуда не деться нам от факта —

Пиит опять мечтает о зиме,

Что, согласитесь, раздражает как-то.

Мечта сбылась, настали холода,

И та же начинается байда.

* * *

В Находке в ходе криминальной разборки из гранатомета обстрелян местный салон красоты.

Сколько б нас ни лечил Достоевский,

Этот мир не спасет красота,

Хоть в каком ни явись она блеске,

Дружно скажем мы ей: «От винта!»

В этом мире больном и развратном,

Словно моль, она бьется в шкафу.

Что она перед залпом гранатным?

Извиняюсь, конечно, но – тьфу!

Как бы классика нас ни грузила,

Чуть чего – мы опять за свое.

Красота – это страшная сила,

Но народ не боится ее.

* * *

Тут вот недавно жители Земли

Часы на час назад перевели.

И по причине слабого ума

Решили, что отныне сгинет тьма.

Смешны мне эти тщетные потуги

Вещей нарушить вечный статус-кво,

Всё на свои вернется вскоре круги,

И тьмы опять настанет торжество.

Пройдут всего какие-то полгода,

И вновь свое назад возьмет природа.

* * *

Мне не забыть то чудное мгновенье,

Хотя немало лет прошло с тех пор,

Как я услышал ангельское пенье,

С визитом посетивши папский двор.

Меня водил под ручку, словно ровню,

(«Ну что, любезный… Как вам Ватикан?»),

Какой-то Пий. Я номера не помню,

Но помню, что забавный старикан.

Он показал свою библиотеку,

Оранжерею и бильярдный зал,

Казалось бы, чужому человеку,

А все как есть хозяйство показал.

Потом спросил какого-то аббата

(Их там вертелась целая толпа):

«А может, показать ему кастрата?»

«Конечно, – тот воскликнул, – mon papa!»

Есть тут один, по кличке Фаринелли,

Обычный с виду вроде бы скопец,

Но тут слушок разнесся по капелле,

Что он еще к тому же и певец.

Он раньше у султана был в гареме,

Но, видимо, султану надоел,

И тот его нам одолжил на время,

А этот вдруг, с тоски видать, запел».

Пий удивился: «Что вы, неужели?

А я-то думал, он гермафродит,

Но если это так на самом деле,

Пусть свой талант немедля подтвердит».

Через минуту привели кастрата,

Росточком мне по пояс аккурат.

Ну что я вам могу сказать, ребята:

Кастрат и в Ватикане он кастрат.

Будь он хоть Иванов, хоть Фаринелли,

В нем половой отсутствует запал.

Но он запел – и тут все охренели,

А Папа чуть с балкона не упал.

Восторгам бурным не было предела,

Аплодисментам не было конца,

Всех за живое, видимо, задело

Искусство зарубежного певца.

И вдруг ко мне оборотясь с поклоном,

Он произнес, не поднимая глаз:

«Гостеприимства следуя законам,

Хотел бы спеть я что-нибудь для вас.

Что гость предпочитает из России?

Есть из Мадам отрывок Баттерфляй,

Хотите, можно что-то из Россини».

«Нет, – говорю, – Газманова валяй!»

«Ну что ж, извольте, если вам угодно,

Мне с детства песня русская мила,

Особенно когда она народна. Итак:

«Москва. Звонят колокола!»

…И подхватили песню кардиналы,

Дрозды в саду, ромашки на лугу,

Мне что-то это все напоминало,

Но что, припомнить точно не могу.

Возможно, что грозу в начале мая,

Хотя, возможно, и девятый вал.