Точка отсчета - [25]

— Если уж на то пошло, я ни в чем не уверен, — ответил Спаркс, останавливаясь у двери.

Марино тоже поднялся.

— Что ж, не очень-то вы нам и помогли. Напоминаю, что мне нужно увидеть ваши билеты и квитанцию за парковку. И думаю, у АТО возникнут вопросы по поводу обнаруженного в вашем подвале виски и автоматического оружия.

— Я коллекционирую оружие периода Второй мировой войны, и все оно приобретено совершенно легально и зарегистрировано, — сдержанно выговорил Спаркс. — Что касается бурбона, то я купил его на одном заводике в Кентукки лет пять назад. Они сворачивали бизнес и, наверное, не имели права совершать такую сделку, а мне, видимо, не следовало его покупать. Но... что есть, то есть.

— Полагаю, у АТО есть дела поважнее, чем ваши бочки, — сказал Марино. — Так что, сэр, если квитанция и билеты у вас с собой, то будьте любезны передать их мне.

— Что дальше, капитан? — Тяжелый взгляд Спаркса уперся в Марино. — Прикажете мне раздеться и подвергнете обыску?

Марино выдержал его взгляд, не дрогнув.

— Сначала вам придется поговорить с моим адвокатом, — продолжал, не дождавшись ответа, Спаркс. — А потом я с радостью окажу вам любое содействие.

Я поняла, что пришло время вмешаться.

— Капитан, разрешите мне поговорить с мистером Спарксом наедине.

Не ожидавший такого подвоха с моей стороны и явно раздраженный, Марино молча повернулся и вышел за дверь. Несколько цесарок устремились за ним. Мы остались вдвоем. Спаркс был поразительно красив — высокий, подтянутый, с седыми волосами. Его глаза напоминали янтарь, черты лица отличались аристократизмом, прямой нос придавал некоторое сходство с Джефферсоном, а кожа была темная и гладкая, как у юноши. То, как он сжимал рукоять кнута, вполне соответствовало его настроению. Кеннет Спаркс был способен прибегнуть к насилию, но, насколько я знала, никогда не переходил опасную черту.

— Ну? Что вы задумали? — недоверчиво глядя на меня, спросил он.

— Я лишь хотела уверить вас, что разногласия между нами, имевшие место в прошлом...

Он покачал головой и не дал мне закончить.

— Прошлое — это прошлое.

— Нет, Кеннет. Уверяю вас, я не испытываю к вам никаких враждебных чувств. То, что происходит сейчас, никоим образом не связано с нашими спорами.

Однажды, в ту пору, когда Спаркс проявлял больше интереса к издаваемым на его деньги газетам, он обвинил меня в расизме после того, как я опубликовала статистические данные об убийствах в среде афроамериканцев. Мне лишь хотелось показать связь между убийствами и такими явлениями, как наркотики, проституция или обычная внутриобщинная ненависть.

Его репортеры вырвали несколько моих цитат из контекста, исказили остальное, и все закончилось тем, что вечером Спаркс вызвал меня в свой роскошный офис в центре города. Я до сих пор помню, как меня ввели в огромный кабинет с дорогушей обстановкой в колониальном стиле и свежими цветами в вазах. Магнат приказал мне, как будто имел на то полное право, демонстрировать в дальнейшем большее уважение к черному населению и публично опровергнуть собственные данные и оценки. Сейчас, глядя на человека с потным лицом и навозом на сапогах, я с трудом узнавала в нем того самоуверенного дельца. Руки Спаркса дрожали, а от самоуверенности не осталось и следа.

— Вы дадите мне знать, если что-то выясните? — спросил Спаркс, по-прежнему высоко держа голову, хотя в его глазах уже блестели слезы.

— Расскажу, что смогу, — уклончиво пообещала я.

— Мне лишь нужно знать, Клер это или нет и не страдала ли она.

— Большинство погибающих при пожарах людей не страдают. Они теряют сознание, надышавшись угарным газом, и уже ничего не чувствуют.

— Слава Богу. — Он посмотрел вверх. — Слава Богу...

Глава 5

Домой в тот день я попала к обеду, готовить который мне совершенно не хотелось. Бентон оставил три сообщения, и ни на одно из них я так и не ответила. Мной владело странное чувство, точнее, предчувствие чего-то ужасного, и вместе с тем я испытывала душевную легкость, которая и побудила меня пойти в сад. Я проработала там допоздна, выпалывая сорняки, а потом срезала несколько свежих роз для кухни. На сей раз выбор пал на розовые и желтые; тугие, еще не раскрывшиеся бутоны напоминали свернутые перед боем знамена. Наступили сумерки, и я вышла прогуляться, жалея, что у меня нет собаки, и размышляя о том, какую стоило бы завести, если бы обстоятельства позволили столь рискованный шаг.

Я остановилась на предпенсионного возраста борзой, спасенной от неминуемой смерти. Конечно, жизнь со мной не сулила домашнему питомцу частых радостей. Скорее, наоборот. Размышляя об этом, я и встретила одного из моих соседей, вышедшего из дому с маленьким белым песиком.

— Добрый вечер, доктор Скарпетта, — хмуро проговорил сосед. — Надолго в город?

— Сама не знаю, — ответила я; перед глазами стояла придуманная мной борзая.

— Слышал о пожаре. — Он покачал головой. — Бедняга Кеннет.

— Вы ведь, наверное, знали его, — заметила я, вспомнив, что сосед когда-то работал хирургом.

— Да, конечно.

— Неприятный случай. Скажите, а какой породы ваша собачка?

— Я называю ее винегретом. Всего понемногу.

Сосед пошел дальше, раскуривая на ходу трубку, поскольку супруга, несомненно, не разрешала ему курить в доме. Я миновала соседские дома, все разные и в то же время одинаковые — кирпичные или оштукатуренные и не очень старые. Чуть дальше, в конце квартала, по каменистому ложу неспешно, как и все последние двести лет, несла свои спокойные воды река, и эта неспешность как-то гармонировала с одинаковостью зданий. Ричмонд трудно назвать городом перемен.