Точка отчаяния - [4]

— А я почём знаю? — возразил Виктор. — Я пришёл в бар, а мне тут коньяк из трёхлитровки наливают, о средневековье каком-то талдычат и ещё, как оказалось — вербуют. В корректоры. Люди, вы с ума сошли?

В тишине засмеялась Ада. Она хохотала тихо, низко, но так искренне, что Виктор поневоле улыбнулся.

— Господи, — прошептал Георгий возведя очи горе, — как хорошо мне было в Средневековье. Появляешься перед дамочкой, говоришь, что ты — пророк, показываешь фокус какой-нибудь с фонариком и — вуаля! Дело сделано. А тут, в двадцать первом веке, сплошные циники собрались.

— А сам-то ты откуда?

Григорий не заметил иронии и на полном серьёзе ответил:

— Из восемнадцатого мы века. Ада постарше будет — она в конце семнадцатого родилась.

— Вы хорошо сохранились, — искренне сказал Виктор. — Особенно дама.

Та чуть склонила голову, принимая комплимент, и обернулась к бармену:

— Жорж, ты балда, и вербовщик из тебя никакой. Расскажи человеку по порядку, о чём речь.

Георгий вздохнул, пробормотал мантру о проклятом и бездушном веке и нажал кнопку выключателя. Зажглись прожекторы под потолком и диско-шар отбросил на стены «зайчики» света. Бокалы наполнились вновь и бармен приступил к рассказу.

— Тебе, конечно же, известно о так называемом «эффекте бабочки». Ну там — «крылья — цунами» и всё такое…

— Я думал, это когда на бабочку наступишь…

— Неправильно думал, но не суть. То есть, суть остаётся та же — незначительные детали могут повлиять на картину будущего. Маленькие коррекции, произведенные в определённый момент изменяют судьбы и мир. Это и есть наша работа.

— Тебе с таким воображением фантастику бы писать, — одобрительно хмыкнул Виктор.

Георгий только махнул рукой:

— Посмотри на шар.

Виктор послушно посмотрел:

— Симпатичный. Только в интерьер не вписывается.

— Каждое зеркальце отражает луч, который ты видишь, в строго определённом месте, так?

— Ну так, — согласился Виктор. — Но если шар будет вертеться…

— Да подожди ты! Мне и так трудно всю эту фигню объяснять. Так вот: представь, что корректор — это зеркальце. Он находится в одном месте, но может «отразиться» в другом. Только замени место на время… Ох, я иссяк, — беспомощно сказал бармен.

— Ты хочешь сказать, что вы можете путешествовать во времени? — решил подыграть Виктор.

— Бинго! — засиял Георгий. — Только не в любое по выбору. И не с помощью машины — такой не существует. Сам человек — машина… как приёмник, настроенный на определённую волну, понимаешь? У каждого из корректоров есть способность появляться и влиять на события в определённых временных промежутках. Например, я — дальше двенадцатого-тринадцатого века ни ногой. У Ады в работе праистория, восемнадцатый плюс двадцать первый век. А у тебя — двадцать третий. Пока. Разовьёшься — может, и в другие времена попадать сможешь. Но на сегодняшний день это не важно. Важно то, что в двадцать третьем веке человечество лишило себя будущего. И ещё важнее, чтобы ты мне сейчас поверил.

— Интересная история, — сказал Виктор. — Но я не настолько пьян.

— Ну вот что мне с ним делать? — обратился Георгий к Аде. — Я же говорил, что не могу быть вербовщиком!

Ада курила, уставившись в одну точку. Наконец она сказала:

— Он не поверит, пока сам не сможет. Мы все были такими, ты же помнишь.

— Ну не знаю, — пожал плечами Жорж. — Я вот готов был поверить во всё, что угодно — меня в тот день повесить хотели. В камеру пришёл Сэм и всё мне рассказал. Я не то что в Средневековье — на Марс тогда бы смог убежать.

Ада мягко улыбнулась:

— Я всегда хотела стать актрисой. И, сыграв своё первое представление в тринадцать лет, думала, что меня ждут цветы и слава. А меня захотели сделать куртизанкой. Я понятия не имела, что означает это слово, но оно звучало так красиво, что я согласилась. И радовалась до тех пор, пока не увидела жирного борова — покровителя театра, который ждал меня на кровати. Тогда ко мне пришёл человек, объяснивший мне, что есть другие возможности в жизни кроме как умереть от сифилиса в двадцать лет. Тогда я тоже убежала в другое время и поняла, что могу это сделать, когда захочу. Но Виктор, наверное, ещё не настолько отчаян. Ведь нет ещё? — обратилась она к Виктору.

Он прислушался к своим ощущениям:

— Пожалуй, нет.

— Ну да, — хмыкнул бармен. — Я же говорю — жестокий век! С работы его с треском уволили, потому что кто-то компромат соорудил, жена от него сбежала, а ему всё нипочём.

— А ты откуда знаешь? — с подозрением спросил Виктор.

— Знаю! — Георгий швырнул на стойку фотографии, на которых был запечатлён Виктор. «Голышом, в обнимку с лядью» — по выражению жены.

Виктора вдруг замутило, как в первый раз, когда он увидел снимки. Недавние события, апогеем которых стало позирование в стиле ню, вспомнились с отчётливой остротой: скандал с шефом, дурацкий корпоратив, на котором он выпил совсем немного, но его страшно развезло, туман, вспышки… и швыряние тех самых фотографий ему в лицо, когда он пришёл домой.

Приятный вечер с отличным коньяком и сказками в качестве бонуса рассыпался. Проблемы никуда не делись — они грызли изнутри, ждали за порогом бара, в тумане и дожде, в прокуренной квартире…