Точка Боркманна - [75]

Он посадил ее к себе на плечи, и они медленно двинулись по пляжу в обратном направлении.

– Как он себя чувствует? – спросил Мюнстер, когда Марика заснула, а Барт убежал далеко вперед.

– По-моему, неплохо, – сказал Ван Вейтерен. – Будущее его мало беспокоит. Для него главное, что он осуществил это.

– Он стремился к тому, чтобы его задержали?

– Нет, но это тоже не имело особенного значения. Конечно, это стало неизбежно, когда Мёрк взяла след.

Мюнстер задумался.

– Сколько строк в рапорте Мельника было посвящено Бригитте Баусен? – спросил он. – Вряд ли слишком много…

– Ровно одна страница. Там речь идет о том годе, когда они жили вместе. Ее имя упоминается два раза. Мельник, конечно, понятия не имел обо всей этой истории, даже он не в состоянии помнить имена всех полицмейстеров… хотя, будь у него чуть побольше времени – я имею виду Баусена, – он мог бы вставить туда другое имя вместо того, чтобы убирать целую страницу. Тогда его, возможно, так и не удалось бы разоблачить. Но мы стояли под дверью и ждали… и все же мы должны были, черт побери, заметить, что в отчете есть пробел.

Мюнстер кивнул в знак согласия.

– Иногда мне кажется, что его поступок совсем не так ужасен, – проговорил он. – Я имею в виду, с моральной точки зрения.

– Да, – проговорил Ван Вейтерен. – В каком-то смысле он был прав… но, конечно, никто не давал ему права рубить головы живым людям, но он должен был что-то сделать со своим огромным горем…

Комиссар порылся в карманах и достал сигареты. Ему пришлось остановиться и прикрыть зажигалку ладонями, прежде чем удалось закурить.

– Огромное горе и огромная решимость, – констатировал он, – вот главные ингредиенты этого случая. Эти слова принадлежат не мне, а Мёрк, однако это прекрасное резюме. Горе и решимость… и необходимость. Мы живем не в самом совершенном мире, но мы уже давно открыли для себя эту истину, не так ли?

Некоторое время они шли молча. Мюнстер вспомнил другие слова, которые упомянула Мёрк, рассказывая о своих беседах с Баусеном в подвале.

Жизнь накладывает на нас некоторые обязательства, якобы сказал он. Если мы не возьмем эту миссию на себе, то впадем в оцепенение, так что выбора у нас фактически нет…

Оцепенение? Действительно так? Значит, вот как она выглядит – эта бесплодная борьба со злом, в которой результат, каким бы нелепым это ни казалось, на самом деле не важен…. и только сам процесс, само действие имеет значение…

А награда всего лишь в том, чтобы не впасть в оцепенение.

Всего лишь?

Разве этого мало?

Но – три человеческие жизни?

– Что скажете, господин интендент? – прервал его мысли комиссар. – Какое наказание ты назначил бы ему, если бы это зависело от тебя?

– Если бы мир был устроен, как нам хочется?

– Да, именно.

– Даже не знаю, – проговорил Мюнстер. – А вы сами что предложили бы?

Ван Вейтерен задумался.

– Это трудно, – проговорил он. – Запереть его в подвале, как он поступил с Мёрк. Хотя, конечно, на более гуманных условиях – с лампой, книгами… и штопором в придачу.

Они снова замолчали. Продолжали идти бок о бок у линии воды, мысленно подводя итог. Ветер усилился. Тучи казались такими плотными, словно к ним можно было прислониться. Подбежал Барт, неся еще несколько находок для своей коллекции камней. Положил их в карман отцу и снова унесся вперед. Когда показался низенький белый дом, Ван Вейтерен откашлялся.

– Как бы там ни было, – проговорил он, – это один из самых симпатичных убийц, с которыми мне доводилось встречаться. Да и не часто случается, что успеваешь так близко познакомиться… прежде чем засадить их за решетку.

Мюнстер поднял глаза. В голосе комиссара прозвучал новый, совершенно несвойственный ему оттенок самоиронии, которого он никогда раньше не слышал… и даже не представлял, что такой может быть. Мюнстер не смог сдержать улыбку.

– Кстати, чем закончился ваш шахматный поединок? – спросил он.

– Само собой, я выиграл, – ответил Ван Вейтерен. – А ты как думаешь? Просто у меня ушло на это некоторое время.

Пару часов спустя он в последний раз пришел к морю. Закурил последнюю сигарету и долго стоял в одиночестве, докуривая и глядя на яростную водную массу, бившуюся о берег.

Все снова ожило. И небо, и море… все тот же угрожающий серо-фиолетовый аккорд, вся та же необоримая сила. Почувствовав на руке первую каплю дождя, он повернулся ко всему этому спиной и пошел к машине.

«Пора уезжать, – подумал он. – Занавес упал. Драма закончена.

Эдип уходит. Уходит Ван Вейтерен».

Он завел машину. Зажег фары навстречу стремительно сгущающейся тьме и поехал в глубь страны.

И все же. Все же, возможно, он покидает это место не навсегда. Может быть, он еще посетит Кальбринген…

Ведь даже палачей на пенсии должны иногда отпускать на побывку? И самые запыленные шахматные фигуры снова могут ринуться в бой.

И чего не сделаешь за бокальчик хорошего вина?

Подумав так, комиссар Ван Вейтерен стал рыться в бардачке в поисках диска Пендерецкого[6].