Точка бифуркации - [51]

– Пойдём?

– У вас есть солидол или машинное масло? – спросил я.

– Не понимаю.

Я повторил медленно.

Марина посмотрела на качели. Скрип ей не понятен. Нет, Марина, с качелями всё нормально. И ты очень красива, раскачиваясь на них. Но нам нужно смазать их, чтобы скрип не мешал наслаждаться взлётами. Или хотя бы ради собаки. Мы уйдём, прибегут дети качаться, а она так и останется возле своей будки. Страдать.

Машинное масло нашлось у Стаса Игоревича. Он просил остатки вернуть, но нам чуть-чуть и надо было, тем более на флаконе стоял дозатор. Я встал на сиденье и влил немного в подшипники. Раскачал, чтобы масло равномерно растеклось. Марина с интересом смотрела на моё шаманство.

– Теперь не скрипит? – спросила она.

– Сейчас проверю.

Я стряхнул с сиденья грязь и, подмигнув Марине, сел. Вот так, начал встречаться с девушкой, думал, всё, вышел из возраста ребёнка, а оказывается, что если и вышел, то не весь. Давно не садился на качели, и руки некоторое время вспоминали, как грамотно раскачаться. А потом всё пошло как в танце, когда ты знаешь все фигуры, танцуешь, как учили, и краем глаза смотришь, кто и где на паркете, чтобы не создать завал. Качели – просто. Вверх и вниз, и снова вверх, но спиной. Скрип качелей, на радость собаке в будке, совсем лёгкий, неприметный. На её охранном посту никаких угроз для слуха.

Притормозил и спрыгнул не хуже Марины. Остановил качели, добавил ещё масла, на всякий случай. Предложил Марине забраться вместе. Это забавно, когда два, в общем, взрослых человека качаются на одних качелях, стоя друг напротив друга. Я понимаю, ещё в шестом классе мы с Вероникой развлекались так в нашем дворе, и глаза у неё прямо светились от счастья. Но в конце десятого! Теперь мы выглядели умильной парой не только для кондукторов автобуса номер двенадцать, но и для жителей улицы Вторая Светлая. Стоят два тела, одно здоровое, второе поменьше, и качаются, как дети, и ещё тот, что повыше, смеётся на всю улицу. Да у меня на уровне перекладины как раз были пробивающиеся усы! Это вам не шестой класс.

Счистили с сиденья грязь от кроссовок – вдруг на качели прибежит малышня, а масло забыли под стойкой. Пришлось возвращаться. Хорошо, что ему никто не приделал ноги.

Мама сказала, что в субботу и воскресенье поедем убирать дачу. Мол, надо привыкать к физическому труду дворника, раз я заканчиваю учёбу. Почистить участок от листвы, вскопать теплицу и обрезать кустарники там, где мама покажет пальцем. Отец очень не вовремя улетал на вахту. Пожал мне утром руку, пожелал удачи, предупредил, чтобы перестал нервировать мать, пахал на даче, как на галерах, и улетел. У нас на выходные были, в общем-то, планы. Но бросить маму один на один с лопатой я тоже не мог. Тем более она весь апрель на нервах из-за меня.

– Ничего, – сказала Марина. – Я всё равно хотела устроить уборку в ограде. Не переживай.

Выходные были хоть и ветреными, но солнечными. Так что два дня облагораживали дачу. Вьющиеся розы пока раскрывать не стали, их могли добить заморозки. У кустика конского каштана, хотя он был закидан снегом, подмёрзла верхушка, куст гуми вымерз, японский клён перезимовал. Убрали гуми, а чтобы яма не пустовала, сразу же посадили припасённый мамой куст малиноклёна. Вообще, странно, что на такой небольшой территории находится так много работы. Вроде собрал всю листву за субботу, вскопал теплицу, и кажется, что воскресенье освободил. Но нет. Здесь подкрасить, здесь обрезать, здесь протереть. И это ещё апрель: никаких посадок в цветники и клумбы, прополок и стрижки газонов. Мне начало казаться, что мама специально находит, чем меня занять. К концу воскресенья она отметила, что я стал дёрганым. Ну да, стал. Все выходные я только и думал о Марине. Пришёл обедать, закрыл глаза, а там – её образ. Около пяти часов мама, окинув дачу цепким взором ландшафтного дизайнера, заявила, что, пожалуй, до следующих выходных здесь благообразно, мы славно поработали и молодцы.

Слышал от Валерки, что чаще всего в аварии попадают холерики, а меланхоликам приходится часто менять тормозные колодки. Мама – сангвиник. Водит машину мастерски, и ехать с ней приятно. Не слишком быстро, так, что не утыкается в едущие впереди уазики и жигули и нет необходимости давить по тормозам, с другой стороны, играючи обходит фуры. Значит, едет не так уж медленно.

У Цветнополья попросил остановить.

– Тима, всё так серьёзно? – уточнила мама, съезжая на обочину.

Интересно, есть ли в мире измеритель серьёзности? Есть ли точка бифуркации между вчера было ерундово, а сегодня нет? Сложно сказать. Но мне казалось, что теперь очень серьёзно, надолго, а может, и навсегда.

– Бедный мой мальчик, – вздохнув, сказала мама. – Тебе страдать, если что.

– Если что, у тебя внуки будут с очаровательными глазами, – напомнил я.

– Может, получишь высшее образование, а внуки как-нибудь позже? – неожиданно робко спросила мама.

Я кивнул и вылез из машины. Пусть понимает как хочет. Мама открыла окно и крикнула мне вслед, чтобы возвращался ночевать. Усмехнулся. Пусть мы с мамой не слишком похожи внешне, но вот то, что нас так сильно и внезапно перепахали чувства, это в нас общее. Наверное, у дедушки с материной стороны так было и у прабабушки. Не знаю. И ещё если посмотреть на маму, то у нас чувства непроходящие. Думаю, что так.