Точка бифуркации - [5]

Необходимости в знакомстве не было. Жизнь уплотнилась. Тренировки стали постоянными и в выходные. Если время тренировок увеличивалось, то солнечного света становилось всё меньше. Не то чтобы я совсем терпеть не могу электрический свет, но жить на Крайнем Севере зимой не смог бы. Солнце мне ближе. Вот отец легко переносил отсутствие солнца на своих вахтах. И он даже бравировал этим, мол, он – человек темноты. И вообще моментально обгорал на даче, если хоть сколько-то побудет на свежем воздухе. Да что там, он с севера умудрялся приехать обгоревшим. В отличие от него, у меня каждое лето хороший равномерный загар.

С середины апреля по середину октября я помогал матери на даче. В выходные она с самого утра уезжала на своей «хёндай», как говорила, подготовить участок. Протапливала, если надо, печь, варила на обед суп с лапшой. Из пакетиков, но съедобный, если не перебарщивала с пряными травами. После тренировок на автобусе туда отправлялся и я, благо наш участок недалеко. Шесть остановок от нас, проездом как раз через Цветнополье, и транспорт ходит хорошо. Мама считала, что выращивать на даче морковку – пошлость и мещанство. Вместо этого она устроила опытный участок для своих дизайнерских идей. Например, мы покрыли дёрном крышу ящика под навоз и высадили там пряные травы для супа. Устроили в центре двора альпийскую горку с туями, карликовыми ивами и баданом, а вокруг дома росли всевозможные ампельные растения, начиная от лимонника и заканчивая двумя видами вьющихся роз. Хоть и высадили с южной стороны, розы постоянно подмерзали, а японскую айву и вишнёвое дерево в последнюю зиму погрызли мыши. Но мама не унывала: мы с отцом корчевали засохшие, взамен выписывались или покупались в окрестных питомниках новые растения, среди последних – японский клён, конский каштан и гуми. Вообще, у мамы хороший вкус, и она, на зависть соседям, всегда разбивала чудесные клумбы, обрамлённые газонами и декоративными кустарниками. Просто некоторые растения не имели шансов хоть немного вырасти в нашем климате, но мама пыталась. Мне нравилось на даче, там душисто и свежо, даже весной и осенью, когда нет цветов, а на газонной траве первый или последний снег. До самых сильных заморозков здесь витали ароматы левкоев, резеды, душистого табака и можжевельника. И пускай морковку приходилось покупать в магазине.

Когда домой возвращался отец, с матерью на дачу ехал он. Приглашали и меня, но чаще всего я отказывался. Двум близким людям полезно побыть одним, вместе попить на веранде тёплый чай, совместно убрать первую опавшую листву и просто поговорить. Мама садилась за руль, отец рядом, и они уезжали, а я отправлялся на тренировку. У отца машины в городе нет. Раньше была, но когда стал работать вахтами, то продал. Смысла держать её полгода в гараже, чтобы пару десятков раз проехаться по городу в оставшиеся полгода, не было. Отец не гордый – если мама не могла его подбросить до офиса, то ехал на маршрутке.

Когда родители уезжали на дачу, а я оставался в городе, то во второй половине выходных запихивал в рюкзак термос, шоколадный батончик и ехал куда-нибудь в центр. Там вылезал и пешком шёл обратно. На это уходило много времени – город большой. К тому же у нас нет нормальных тротуаров. Точнее, есть, но примерно один процент от общего числа дорог, так что будем считать, что нет. Это значит, что, если вас в дождливый день поместить в любую точку города, вы окажетесь в лучшем случае посреди грязищи, под которой слабо прощупывается асфальт. Вокруг – лужи. Это если не частный сектор. Но при рандомной телепортации в половине случаев вы попадёте именно туда, и я очень вам не завидую, потому что асфальта там никогда не было. Я в частный сектор не ходил. В общем, пешком быстро передвигаться в городе нельзя.

В конце сентября мы гуляли с Валеркой. Он не ахти какой спортсмен, разминочные круги на физкультуре для него испытание, но старался поспевать за мной, в разговорах забывая об усталости. В это время года темнело чуть раньше, чем мы добирались до Валеркиного дома. В свете фонарей мы быстрым шагом пересекали аллею с голыми клёнами, берёзами с редкими жёлтыми прядями листьев и усыпанными красными гроздьями ягод рябинами. Навстречу нам, подумать только, шла та самая девчонка из автобуса. Она была настолько погружена в себя, что, когда я неожиданно поздоровался, не обратила на это никакого внимания.

– Ты её знаешь? – спросил Валерка.

– По утрам мы ездим в одном автобусе, – признался я.

Впервые я заговорил о незнакомке.

– Ничего так, – хмыкнул Валерка, – но, похоже, ты не в её вкусе. Если бы хоть немножко нравился, она бы не прошла мимо, как будто ты пустое место. Вот, например, Мурзя поздоровалась бы.

– Мурзя – мой друг, – напомнил я.

– Здесь важная развилка нашего существования, – произнёс вдруг Валерка. – Был бы у неё к тебе хоть какой-то интерес, она обязательно ответила бы приветствием. Мы бы остановились и поговорили, а не подходили, как сейчас, к концу аллеи. Это называется точка бифуркации. Событие либо происходит, либо нет.

Тогда-то Валерка впервые рассказал мне о точке бифуркации, только я его плохо слушал. Мне было немного обидно, что, когда моя мысленная монетка упала орлом, это не оказало никакого влияния. Можно было и не подбрасывать.