То самое копье - [85]

Каждый из полководцев, достойных зваться великими, намеревался навязать противнику свой план боя. Каждый не сомневался, что ему это удастся. Ведь за спиной Тимура были десятки побед над монголами и хорезмийцами, афганцами и персами, кипчаками и индийцами. Осман проделал не столь долгий жизненный путь, но и он мог припомнить Косово поле, долгую и доблестную, хотя и безуспешную осаду Константинополя, блистательную победу над чванливыми рыцарями-крестоносцами под Никополем. Тимур славился своей жестокостью и быстротой, но и Баязид мог похвастать теми же качествами. Он был жесток, требователен к воинам и носил почетное прозвище Молниеносный, ибо всегда опережал своих врагов.

Такое бывает нечасто, но на поле под Анкарой сошлись противники, достойные друг друга. И пусть турок было меньше, и пусть монголы были утомлены долгим походом, и пусть Баязид не доверял татарской коннице, а Тимур — своей слабой в бою пехоте. Пусть. Миру предстояло стать свидетелем грандиозного действа, от исхода которого во многом зависела его судьба. Победи Тимур, и ничто не могло помешать ему бросить свои победоносные орды через Босфор. Победи Баязид, и в руки османов переходила не только Малая Азия, но и Египет, а может быть, и Иран, задыхавшийся под железной пятой Тимура. А там… Там были открыты все пути — и на Восток, и на Запад. Но они были открыты лишь для победителя. Мир стоял на распутье и с затаенным дыханием ожидал развязки спора между завоевателями, каждый из которых называл себя главным защитником веры.

Первое слово сказал Тимур. Господин счастливых обстоятельств избрал для своей ставки высокий холм, располагавшийся напротив центра вражеского войска, где реял личный стяг Османа. Пред ним, насколько хватало глаз, простирались выстроенные в две густые линии тумены монгольского войска, перед которыми смутно чернели выстроившиеся в цепочку неуклюжие бескрылые мухи — слоны из Индии, которыми Тимур намеревался поразить врагов и сковать ужасом их сердца. У подножия холма стояли отборные отряды воинов Мавераннахра — запасные полки, прибереженные для решительного удара. Им предстояло решить исход битвы, если чаша весов начнет колебаться, им предстояло переломить ход сражения, если дружины Баязида начнут брать верх, им было назначено прикрыть бегство своего повелителя, если враги вдруг одержат победу. В последнее «если» Тимур не верил.

Он покосился на Шеву. Та твердо встретила его взгляд. Охотница испытывала странное чувство. Она знала ход предстоящей битвы, как знала и ее исход. У Шевы было такое ощущение, словно развертывающееся кровопролитие — не что иное, как претендующее на оригинальность представление, затеянное с одной-единственной целью — развлечь ее. Сурт бы непременно заметил на эту мысль: «Бойся быть богом!» Шева усмехнулась. Она не знала, что такое бог, но сейчас понимала, что значит чувствовать себя богом, знающим судьбу десятков тысяч людей, с равнодушным спокойствием наблюдающим за тем, как приводят в исполнение приговор, назначенный ходом времени.

Итак, Тимур покосился на Шеву, а потом резко взмахнул рукой. Повинуясь этому жесту, три десятка трубачей поднесли к губам карнаи — длинные боевые трубы. Резкий дребезжащий рев разорвал воздух, заставив дрогнуть сердца. Вот он, отсчет чудовищной жатвы, свершаемой костлявой бабкой с изъеденным лицом. Вот он, миг истины — торжества для одних, позора для других и смерти для третьих, еще не знающих, что им суждено стать третьими.

Издали донесся гул. Первая линия монгольских туменов тронулась с места, перемешивая бесчисленными копытами коней остатки травы с землей. Их вел в бой отважный Исфендияр, воин с железным телом, отважным сердцем и жестким лицом Арктура, изгоя Системы. Он скакал впереди, и встречный ветер восторженно ревел, упиваясь яростью близящейся схватки. Исфендияр вел десять туменов, которые, как казалось, вот-вот обрушатся на весь фронт вражеского войска. Но в последний миг, повинуясь приказу Тимура, передовой отряд сместился влево, где, по сведениям лазутчиков, должны были стоять полки татар, после недолгих колебаний согласившихся предаться под ласковую длань Тимура. Исфендияру предстояло принять под свое начало предателей и повести умножившуюся рать в обход передней линии врага, чтобы сковать боем запасное войско Османа. Освобожденное им место тут же должны были занять слоны, за которыми следовали двадцать туменов всадников и пехота. Ну а потом в бой предстояло вступить ударным дружинам, терпеливо ожидающим у ног Тимурленга своего великого часа.

Господин счастливых обстоятельств с улыбкой посмотрел на Шеву.

— Вот и все, — сообщил он. — Мы победили.

Охотница ничего не сказала, и поступила разумно, так как именно в этот миг произошел первый сбой в тщательно разработанном плане Тимура. Рать Исфендияра вплотную приблизилась к правому крылу войска Османа и сбавила свой стремительный ход, дабы не поразить своих тайных союзников. И тут в воздух взвилась туча стрел, со сладострастным шипением обрушившаяся на монгольских всадников. С ржанием покатились по земле кони, смерть нашла сотни витязей, чьи легкие доспехи не сумели остановить длинных стрел спагов, которые в глубокой тайне заняли поутру место ненадежных татар. Землю испятнали первые трупы, понеслись прочь лошади, лишившиеся своих хозяев, две или три из них влекли за собой мертвые тела, запутавшиеся в стременах или поводьях. Ошеломленные столь неожиданным поворотом событий, монголы вздыбили своих скакунов, и тут их накрыла вторая туча стрел, не менее беспощадная, чем первая. А потом лавина спагов сдвинулась с места и устремилась вперед — прямо в месиво беспомощно топчущихся на месте всадников. Две конских орды столкнулись между собой и перемешались в яростной сече. Шева посмотрела на Тимура и заметила, как по его лицу разливается бледность. План битвы рухнул в один миг. Проклятый Баязид перехитрил своего более искушенного в ратном деле противника. Срочно нужно было исправлять положение. Тимур подозвал к себе одного из полководцев и коротко бросил ему: