То, что меня не убьёт... - [14]

От её внимания не ускользнуло, что гуляют они с бабулей в основном тогда, когда у подъезда на скамейках не сидят соседки, и бабушка, достав вязанье, располагалась на скамейке одна. Если же там уже кто-нибудь сидел, бабушка коротко здоровалась и быстро проходила мимо, крепче обычного сжимая девочке руку. Миль недоумённо вскидывала голову, но бабушка ничего не объясняла. Миль и не настаивала, торопилась на площадку — там уже появились знакомые, которым не особенно мешала немота новой подружки. Людям достаточно знать, что их слушают, малыши не исключение. А старшие дети в песочницу пока не заглядывали. Бабуля устраивалась рядышком — и это было хорошо, ещё и потому, что никто в песочнице не мог прочесть слов, которые Миль писала на песке. Не потому, что Миль написала их плохо, а просто потому, что никто не умел читать! В лучшем случае пара-тройка детей знала отдельные буквы. Заметив удивление внучки, бабушка поманила её к себе и предупредила:

— Хочешь, чтобы с тобой охотно играли — будь как все, не выделяйся. Лучше пусть они думают, что в чём-то лучше, сильнее, умнее — или хотя бы так же умны и сильны. Поверь, девочка, — голос её погрустнел, — люди — а дети особенно — не прощают странности тем, кто кажутся им странными, не такими, как они сами. Поняла?

Миль смотрела в упор, напряжённо. Бабушка вздохнула:

— Вижу, вижу, что не согласна. Несправедливо, да. А в жизни вообще нет справедливости, для каждого она — своя.

«Это как?» — написала Миль на песке у самых бабушкиных ног.

— Ну, как… — вздохнула бабушка. — Вот волк в лесу хватает зайку и ест. Несправедливо?

«Ещё как!» — с готовностью согласилась Миль.

Бабушка усмехнулась:

— Это для зайца несправедливо. Ему жить хочется. А для волка несправедливо будет, если он не съест зайца и умрёт от голода. А ему тоже жить надо. И волчатам его — тоже. Теперь понятно?

Теперь было понятно. Про волков Миль читала, что они необходимы в природе, как и хищники вообще. Волку даже хуже, чем зайцу — он непременно должен сожрать кого-нибудь живого, это для зайцев еда сама растёт повсюду. Но признавать это очень не хотелось. Миль надулась, повесила голову.

Бабушка наблюдала за ней, тихонько посмеиваясь. Вот внучка упрямо тряхнула чёлкой и написала на песке:

«Что, и у людей так?»

— Иди сюда! — обняла её бабуля. — У людей, лапушка моя, существует только та справедливость, которую они согласны сделать друг для друга. Ну, беги играй.

Миль отлепилась от бабушки, пошла было, но вернулась, вновь принялась царапать на песке.

«А я что — странная, да?»

Бабушка прочла, стёрла всё, что они понаписали.

— Для меня — нет. Для меня ты — самая лучшая и любимая на свете. Я люблю в тебе всё. Но обычно детей не учат читать и писать до семи лет. А ты научилась читать сама и задолго до положенного срока. Это не значит, что ты странная. Но что способная — точно. Способней, чем многие дети. Не лучше, не хуже, чем они. Просто — другая. В чём-то — сильнее, но в чём-то и слабее.

Миль подумала: «Ну, точно, как волк: сильный — и слабый.» И кивнула.

Бабушка, внимательно глядя ей в глаза, наклонилась к самому её лицу и сказала тихо и чётко: — Только не надо, чтобы об этом знали, иначе жить тебе будет трудно. Очень.

Миль кивнула так же серьёзно, подумав: «Ага. А пока это мне ещё ничего жилось, значит. Круто.»

День рожденья

…На шестой день рожденья бабушка испекла для Миль огромный, роскошный торт — куда там магазинным тортам! — и кучу самых разных пирожков. Торты Миль всегда обожала. Но есть такую красоту вдвоём при наличии большого количества друзей-приятелей было неприлично, а дома все бы просто не поместились. Денёк обещал быть ясным, и бабушка предложила:

— А давай вынесем угощение на улицу и пригласим всех-всех! Вот увидишь, как здорово получится! Да такого дня рождения никто ещё не устраивал!

Миль запрыгала, в ладошки захлопала. Бабушка вручила ей большую яркую скатерть из клеёнки и корзину с пирожками — сколько поместилось. Усомнилась:

— Тяжеловато. Донесёшь ли?

Миль покачала корзину на весу и решила, что справится. В крайнем случае, поставит на землю и отдохнёт — вот так. Бабушка согласилась:

— Правильно, неси с передышками.

Бабушка шла плавно, торжественно неся торт на подносе. А Миль ею любовалась. Бабушка ради праздника уложила свою косу по-особому, заколов её не всегдашними чёрными шпильками, незаметными в её волосах, а крупным затейливым гребнем со сверкающими вставками, вдела в уши серьги-висюльки с камушками, на плечи накинула узорчатую шаль с длинной бахромой — такую большую, что эта бахрома своими кончиками шикарно касалась земли. И только туфель бабуля не надела. Сказала, что это домашний, детский праздник, и, сколько Миль ни спорила, надела… тапочки. Правда, новые. Теперь эти тапочки мелькали, задорно выглядывая из-под длинного бабушкиного подола. И всё равно бабуля была — красавица всем на загляденье.

Обычно за этим столом под деревьями собирались пенсионеры со своим домино, но сегодня им предложили поискать другое место: стол накрыли новой цветастой клеёнкой, посередине водрузили высокий уступчатый торт с шестью маленькими свечечками, по бокам поставили два блюда с пирогами. А пенсионерам в утешение было обещано по пирожку, если помогут. Дедки не стали вредничать, и скоро из ближайшего окна по ветвям перекинули удлинитель, к столу добавили ещё два, на одном засопел самовар, на другом — чайник, звенела расставляемая посуда, чей-то старинный патефон крутил пластинки с вальсами и не модными, но милыми песенками и романсами, на столы натащили конфет, фруктов — кто что смог. Кто-то поодаль уже танцевал, как умеют только старшие — в своём, времён их молодости, стиле, но так душевно, так красиво, сразу скинув чёрт знает сколько лет.