То был мой театр - [56]

За то, что мне неймется и не спится,

За то, что в передачах заграница

передаёт мою блатную старину,

считая своим долгом извиниться:

- Мы сами, без согласья... - Ну и ну!

За что ещё? Быть может, за жену,

Что, мол, не мог на нашей подданной жениться,

что, мол, упрямо лезу в капстрану

и очень не хочу идти ко дну,

что песню написал, и не одну,

про то, как мы когда-то били фрица,

про рядового, что на дзот валится,

а сам - ни сном, ни духом про войну...

Кричат, что я у них украл луну

и что-нибудь ещё украсть не премину,

и небылицу догоняет небылица.

Не снится мне. Ну, как же мне не спиться?!

Нет, не сопьюсь.

    Я руку протяну -

и завещание крестом перечеркну,

и сам я не забуду осениться,

и песню напишу, и не одну,

и в песне той кого-то прокляну,

но в пояс не забуду поклониться

всем тем, кто написал, чтоб я не смел ложиться.

Пусть чаша горькая - я их не обману.

Пауза. Вступает Демидова. Опять стихи, хотя строфа - очень известная, песенная:

Тишина... Только чайки - как молнии, -

Пустотой мы их кормим из рук.

Но наградою нам за безмолвие

Обязательно будет звук!..

И приходит звук! Оттуда, из верхнего угла, голос Высоцкого, звучит знаменитая Песня о Земле:

Кто сказал: "Всё сгорело дотла,

Больше в землю не бросите и семя!"?

Кто сказал, что Земля умерла?

Нет, она затаилась на время!..

Кончилась песня, но продолжается гитарный перебор, и редкостно серьёзный Феликс Антипов начинает читать. Опять песенное, опять чрезвычайно известное, но так вот, без мелодии и в этом контексте, звучащее по-новому:

Он не вышел ни званьем, ни ростом.

Не за славу, не за плату -

На свой необычный манер

Он но жизни шагал над помостом -

По канату,

    по канату,

Натянутому,

    как нерв...

И снова стихи Высоцкого перебиваются записью Высоцкого - залихватской, приблатнённой, с хором: "Где твои 17 лет? На Большом Каретном..." Но когда те же вопросы в последнем куплете приходит пора задать хору, то последний вопрос "Где тебя сегодня нет?" остается без ответа и вместо него со сцены раздастся мрачный мужской вокализ из спектакля "Гамлет", и ведущие исполнители этого спектакля (кроме Высоцкого, естественно) в памятных костюмах грубой вязки выйдут на просцениум. И начнётся "Гамлет" без Гамлета.

Клавдий (Смехов): Хотя, пока мы траура не сняли

По нашем брате, Гамлете родном...

Но ум настолько справился с природой,

Что надо будет сдержаннее впредь

Скорбеть о нём, себя не забывая...

Демидова (Гертруда): Ах, Гамлет! Сердце рвётся пополам!

Ты повернул глаза зрачками в душу,

А там повсюду - пятна черноты...

Сайко (Офелия): Какого обаянья ум погиб!

Соединенье знаний, красноречья

И доблести!.. Наш праздник,

Цвет надежд, их зеркало -

Всё вдребезги, всё-всё...

Вы случайно не знаете, о ком писал всё это некто Шекспир? Но привычный шекспиро-пастернаковский текст довольно скоро прерывается чёрт знает чем. К Лёне Филатову (друг Горацио) подходит Антипов в костюме могильщика и происходит между ними такой диалог:

- Ну, что слыхать?

- О чём?

- Да всё насчёт дворца. Ты прибыл с севера и ничего не знаешь. Безумный Гамлет, прошлый год убив отца, на этот раз прикончил сразу двух: беднягу Клавдия и мать... Во время сна он влил им в уши яду, а яд ему всучил какой то призрак... Подробностей не знаешь?

- Знаю. Меня зовут Горацио.

- Полно врать. Горацио здесь был на той неделе. Шикарный тип - все пальцы в перстнях. Истый царедворец. Он, кстати, первый, кто разоблачил делишки принца: этот самый Гамлет завёл себе щебечущую курву но имени Оливия и с ней - играл в очко. Подробностей не знаешь?

- Знаю. Гамлет мёртв.

Не знаю, чей это текст, но он, безусловно, талантлив. И технология сплетни - дамы, преследовавшей Высоцкого на протяжение всей его жизни, выявлена на пародийно-классическом материале, на мой взгляд, просто здорово. А ещё в этой сцене дважды произносилась сакраментальная фраза (сначала Горацио - первому могильщику, затем тот - второму): "Идиотизм не вечный спутник правды, со временем ты всё узнаешь"...

Этим, собственно, заканчивается пролог. Дальше со сцены цыганок (Славина и Жукова) начинается более или менее обычное поэтическое представление с темой бытия и темой любви, военной темой и "блатной стариной", с песнями-сказочками и песнями-сатирами...

Не все песни - в исполнении самого Высоцкого. Иван Бортник (которому, кстати, посвящена песня "Письмо другу из Парижа"), Виталий Шаповалов, Николай Губенко, Феликс Антипов - тоже кое-что пели. Многие песни обыграны - одни лучше, другие хуже.

Очень смешно - читая (запомнить уже не мог) крупно написанный на листе текст, перевирая тем не менее и его, и музыку, дворник дядя Володя выдавал залу: "Я - самый непьющий из всех мужиков. /Во мне есть моральная сила"... - и кивал при этом пропитым, сизым с отливом бордо, гигантским носом. И кукла, изображавшая дядю Володю (похожая!) делала то же самое. Была и кукла -Любимов, и кукла - Марина Влади, и некто в кепочке, надвинутой по самые брови - кукла Высоцкий в недоприблатнённом его детстве?

Феликс Антонов исполнял "Поездку к демократам в польский город Будапешт" при контрабасе. Не для ритма нужен был ему инструмент, а чтобы схулиганить по-тагански на словах: "Я уснул, обняв супругу, Дусю верную мою"... Форменной фантасмагорией была разыграна "Сказка про несчастных лесных жителей": Лешего по традиции изображал Джабраилов, Русалку, что "честь недолго берегла, а однажды, как смогла, родила" - молодая и очень способная Нина Красильникова... Великолепную рожицу строила она Льву Аркадьевичу Штейнрайху, когда он, отбросив вдруг тексты роли Полония, но в той же тональности вещал: "Песенное хулиганство небезобидно. Это, если хотите, один из способов духовного растления молодёжи"...