То был мой театр - [55]

Поначалу трудно было всем - потому что петь песни Высоцкого не умел никто, кроме, может быть, Шаповалова. Потому ощущение от первых репетиций - жуткое: хоть не ходи! Но, как это всегда бывало в моем Театре, постепенно всё встало на свои места, и можно было только удивляться, откуда что берётся. Надо ли говорить, спектакль этот не был плановым, но работали над ним много, очень сознательно и осмысленно,

К концу сезона 1980-1981 года, к годовщине Володиной смерти спектакль был готов. В первый раз он шёл почти официально, как вечер памяти Высоцкого в траурный день 25 июля 1981 года.

Что творилось в театре и вокруг театра в тот день и за неделю до него, представить легче, чем описать, а в общем-то суету описывать скучно. Билетов, как всегда, не хватало. Билеты именные, на тонком белом картоне; каждый помещён в отдельный конверт, изнутри чёрный... И на каждом билете - личная подпись Любимова. Мне в конечном счете достали билет в первом ряду сбоку, билет с надписью "РК КПСС". Записывать вечер на магнитофон было категорически запрещено Дупаком. Впрочем, рядом со мной на 1-м и 2-м местах 1-го ряда два молодых очень опрятных мужчины с незапоминающимися лицами всё же писали всё на совсем уж игрушечную машинку размером в два спичечных коробка. Им, очевидно, было не только можно - приказано.

Других безобразий в тот вечер не было, не было и толпы на площади перед театром, как в дни репетиционных первых прогонов. 25 июля я смотрел "Высоцкого" уже во второй раз, а в первый - за несколько дней до того, так тогда Витальке моему рукав оторвали, а сидел я вместе с Борисом Андреевичем Можаевым на барьере, отделяющем проход от зрительских мест последних рядов, а сын - на поставленном на торец моём чемоданчике-дипломате, который держал форму лишь благодаря лежавшему в нём без дела магнитофону. Запись (очень неважную, но почти полную) мне потом презентовали, и это запись с вечера годовщины.

Сцена, как всегда, открытая. На ней нечто, затянутое белым холстом. Актёры сгруппировались у правой кулисы. Любимов на сцену подниматься не стал. Подошёл к ней, повернулся к публике и сказал усталым будничным голосом: "Почтим память поэта..."

Захлопали стулья в зрительном зале. Встали все. Через минуту стал тускнеть свет, и несколько актёров начали стягивать светлый холст, под которым оказались сочленённые в пять или шесть рядов старые деревянные кресла клубного зрительного зала, причём не нынешнего, а скорее послевоенного...

Но этот зрительный зал на сцене (сразу упомяну об этом, чтобы потом не отвлекаться от главного) мог по-тагански трансформироваться. Система тросов ставила его "на попа", и через дыры отпавших сидений актёры глядели, как из окон или бойниц. Или, вновь накрытый холстом, зал этот диагонально вздыбливали. И тогда под знакомую всем мелодию из "Вертикали" актёры лезли по нему, как вверх по склону альпинисты...

Я перечислил выше примерно половину актёров, занятых в этом вечере-спектакле, других, видимо, просто не помню. Но ещё одного не вспомнить нельзя: в спектакле, посвящённом памяти Высоцкого, работал и сам Высоцкий. "С намагниченных лент" - говоря его словами.

Конечно, современная техника могла дать стереофонические, квадрофонические и какие угодно другие записи. Но сделали иначе: голос Высоцкого шёл из одной фиксированной точки - с балкона слева, если смотреть из зала. Казалось, будто сам он там поёт, стоя в темноте позади осветительских приборов. Эффект присутствия создавался и другими приёмами, действовавшими, как этот, безотказно. Хвала радистам и выдумщикам!

Звуковой ряд спектакля начинался "Грустной песней" - о том, кто не спел, не спел... В Володином исполнении. Запись, видимо, сделана в самые последние его месяцы или недели. Одышка слышна, ритм не совсем тот, что обычно. Трудно исполнялась эта трудная песня. К тому времени актёры расположились вдоль первого ряда зала на сцене. Лица сосредоточенные, слушают очень внимательно, вслушиваясь в каждое слово. И практически никто не смотрит в точку, откуда доносится голос: все всё понимают.

Этот предпролог обрывается на полуслове, почти в самом конце:

Смешно, не правда ли? Ну вот, -

И вам смешно, и даже мне...

Сцены из спектакля "Владимир Высоцкий" (Первая редакция)

Поначалу, кроме Шаповалова, никто не мог петь Высоцкого, как следует...

Борис Хмельницкий: "То be or not to be?.

В.Золотухин и И.Бортник: "Я однажды гулял по столице..."

Н.Губенко, Л.Штейнрайх, А.Демидова, Т.Жукова в эпизоде "Белый вальс".

Дядя Володя солирует по бумажке: "Я - самый непьющий из всех мужиков"... Нет уже и дяди Володи.

Но серьезны лица людей на сцене. Николай Губенко делает шаг вперед и начинает читать программные Володины стихи. Приведу их полностью, выделив строку, что на мемориальном вечере не звучала - её потребовали убрать заранее...

Я бодрствую, но вещий сон мне снится.

Пилюли пью, надеюсь, что усну...

Не привыкать глотать мне горькую слюну:

организации, инстанции и лица

мне объявили явную войну

за то, что я нарушил тишину,

За то, что я хриплю на всю страну,

Чтоб доказать - я в колесе не спица.

(Ох, как к этому подходит любимовское: "По ходу мысли и по знакам препинания нужно читать... Если это сделаешь, обгонишь 80 процентов артистов.") А Губенко продолжает негромко, вдумчиво: