Тьма в конце тоннеля. Обмен Фарнеманна. Человек без лица. - [23]

— Я… Видишь ли, Диди, так получилось, что я и есть «свинья»…

Она поразила его тем, что энергично дала ему в зубы, так, что он зашатался, а потом бросилась на пол и, уткнув голову в руки, горько заплакала, как самый обыкновенный буржуазный птенчик. Потом, после взаимных упреков, поношений, обвинений, признаний и клятв любви, они решили не разрывать отношений, а Диди дала тайный обет — хотя долго хранить тайну она и не могла — посвятить себя освобождению «свиньи».

Лонгмен

Лонгмен с самого начала возражал против убийства пассажиров за просрочку времени.

— Мы должны угрожать, — сказал Райдер, — и это должно быть убедительным. В тот момент, когда они перестанут верить, что мы приведем угрозу в исполнение, нам крышка.

Доводы Райдера были логичными, но от этого не становились менее ужасными. Временами он казался Лонгмену машиной без страстей и даже эмоций. К примеру, в вопросе о деньгах он был сдержаннее самого Лонгмена, настаивавшего на том, что требовать надо пять миллионов.

— Слишком много, — сказал Райдер. — Они могут не согласиться. Миллион — это та сумма, которую человек может себе представить, понять, допустить. Она обычна.

— Это гаданье на кофейной гуще. Вы же не знаете, захотят они платить или нет. А вдруг вы ошибетесь? Тогда мы упустим жирный кусок.

Наградой Лонгмену была редкая улыбка Райдера. Но он остался непреклонен: «Не надо рисковать. Вы выйдете из тоннеля с четырьмя сотнями тысяч, причем не облагаемых налогом. Неплохой доход для безработного».

Решение было принято, но у Лонгмена остался от разговора осадок. Что значили для Райдера деньги? Важнее, пожалуй, было само предприятие, возбуждение, лидерство. То же можно было отнести и к прошлому Райдера, к его наемничеству. Человек не станет подставлять себя под пули, если им руководит желание только заработать. Наверно, есть и другие, не менее сильные мотивы.

Закупая «материальную часть», Райдер не скупился. Он платил за все сам, даже не спрашивая Лонгмена о том, как они поделят расходы после получения денег. Лонгмен знал, что четыре автомата стоят дорого, так же как и амуниция, специально сшитая одежда и прочее…

Лонгмена начали беспокоить Уэлком и девица в солдатской шапочке. Несмотря на замечание Райдера, ничто не изменилось.

Он не был ханжой, нет. И у него были бабы, и разные, но чтобы вот так, на людях?!

Анита Лемойн

Анита сделала вид, что поправляет юбку, и украдкой посмотрела на золотые часики. Даже если ей удастся выбраться из этого поганого поезда сейчас, она уже опоздала. А это значит, что поганец помощник режиссера возьмет кого-нибудь другого, хотя ей пришлось переспать с ним для того, чтобы он выпустил ее в крохотной роли в рекламном ролике.

Проклятая жизнь в этом проклятом городе. У нее не осталось пятнадцати долларов на такси, пришлось сесть в поезд и вот — на тебе. Роль, конечно, не стоила и ломаного гроша, но была надежда после стольких мытарств, унижений и просьб зацепиться за телевидение. В маленьком городке на юге, где она выросла, ей восхищенно свистели вслед все парни. Выйти замуж не составляло проблемы. Но остаться гнить в глуши, когда она знала цену себе и своей внешности? Нет уж, увольте.

Нью-Йорк отказался покупать ее. Разумеется, охотников заплатить наличными за вечер в ее постели было сколько угодно, но это не окупало расходов. Квартира в приличном районе, театральные курсы, одежда — все это было рабочей необходимостью. Без этого пришлось бы расстаться с мечтой об экране, могучей силой, тянувшей ее в этот проклятый город.

Роль, крохотная роль, заветная роль — все это сейчас уплывало из-за четырех кретинов, надумавших играть в солдатики. Ситуация становилась опасной. Даже если они нарочно не станут стрелять в нее, столько оружия вокруг представляло угрозу. Что напишут потом в рубрике происшествий? «Анита Лемойн, молодая…» Кто? Просто девушка, не получившая еще ни одной работы. Сколько снимков она видела за это время в «Ньюс» — тело, заботливо укрытое полицейским… «Я не хочу быть случайной жертвой нелепого происшествия. Мне нужно выбраться отсюда! Любой ценой!! Если понадобится, я пойду сейчас с этим диким итальяшкой в кабину или просто лягу на скамейке на глазах у всех…»

Анита в панике взглянула на ухмылявшегося парня с автоматом, нагло взиравшего на нее.

Комо Мобуту

Рана на виске Комо все кровоточила. «Я получил ее, — со злостью думал он, — из-за парочки трусливых негров, которые от страха даже не подняли головы». Он отнял платок от виска и взглянул на них. «Боже, я готов отдать всю кровь по капле ради того, чтобы мой народ вздохнул свободно. Но посмотрите — этим двум крысам нет никакого дела!»

Кто-то тронул его за рукав. Вертлявый старик рядом протягивал ему большой свернутый платок.

Мобуту мотнул головой:

— Я у вас ничего не просил.

— Возьмите. Мы все в одной лодке.

— Нет уж, вы сидите в своей лодке, а я останусь в своей. Нечего мне мозги пудрить.

— Хорошо, не надо лодки. Но платок возьмите, а то ваш промок.

— Я не беру подаяний.

— Хорошо, заплатите мне пять центов. Я купил платок два месяца назад и с учетом амортизации он больше не стоит.

— Я ничего не беру у белых свиней.