Тьма сгущается перед рассветом - [2]
10 мая, когда королевская Румыния праздновала день независимости, черчеташи вместе с солдатами ходили вечером по городу с факелами и до одурения кричали «ура!» в честь короля. Томову казалось, что он кричит громче всех. Он действительно старался, так как был уверен, что делает нечто очень значительное и важное для своей родины.
Получив немного денег за уроки, которые он давал сыну богатого лавочника, Илья купил черчеташскую форму — полотняную рубашку цвета хаки с накладными карманами, погончиками и позолоченными металлическими пуговицами, короткие, до колен, брюки; широкополую, тоже цвета хаки, шляпу с ремешком под подбородком. Кожаный ремень с большой медной пряжкой и перекинутая через плечо портупея дополняли форму. На ремне в никелированных ножнах висел кортик с костяной ручкой, на которой была изображена орлиная голова.
Особенно нравился Илье плетеный зеленый аксельбант, свисавший с левого погончика, а нашивки на рукаве казались первой ступенькой к его будущей авиационной карьере… И если случалось услышать государственный гимн: «Да живет наш король в мире и почете…», Илья замирал на месте будто вкопанный, приложив три пальца к широким полям шляпы.
Как переживала мать! Сколько она ни говорила, что это ему не поможет стать летчиком, что своими увлечениями он позорит семью, Илья стоял на своем. Разве то, что он черчеташ и хочет пробить себе путь в авиацию, позор? Нет! Его интересует авиация и только. Несмотря ни на что, он будет учиться, он станет летчиком…
Мать снова и снова твердила сыну, что он заблуждается, но Илья не верил. Не верил он и тому, что за обучение в авиационной школе, куда он намеревался поступить, надо будет платить гораздо больше, чем в лицее.
Илья знал, каких трудов стоит матери платить за его обучение. Сколько раз она одалживала у соседей, брала вперед у квартирантов за койку и стирку!.. А когда денег все же не хватало, как приходилось ей унижаться перед директором лицея, чтобы выпросить отсрочку. Ведь если не внести в срок плату, Илью могли не допустить к занятиям.
А денег не хватало даже на самое необходимое. Да и что она могла скопить от трех-четырех квартирантов, которых держала на полном пансионе? Ведь на эти деньги надо было их же сытно кормить, платить владельцу дома, дальнему родственнику, за квартиру, вносить казне налог за квартирантов и самим как-то прокормиться. А тут все время что-нибудь да надо: то подметки прохудились, то брюки протерлись, то рукава у куртки совсем уж куцыми стали…
Не раз Софья Томова обивала пороги богатых дальних родственников, выпрашивала старье, чтобы перекроить, перешить, залатать… Надо же одеть сына. А сколько раз она возвращалась с пустыми руками, хмурая, подавленная, со слезами на глазах, зарекаясь больше не ходить. «Все равно сытый голодного не разумеет», — говорила она. Но проклятая нужда всякий раз брала верх над гордостью.
А Илья? Чего он только ни предпринимал, чтобы помочь матери!.. Молодой, горячий, он брался за любое дело. Где и у кого он только ни работал! Каждое лето, когда лицеисты — сыновья состоятельных родителей — разъезжались по курортам, он под палящим бессарабским солнцем помогал убирать хлеб, кукурузу, виноград, грузил камень на каменоломнях, работал носильщиком на автобусной станции, таскал кирпичи на стройках. Только бы немного заработать, чтобы осенью заплатить за учение…
Но работу найти тоже не всегда удавалось: подрядчики придирались, вымогали взятки, а такие же, как Илья, бедняки старались перехватить друг у друга работу, сбивали плату. Нередко дело доходило и до потасовок…
Весной 1938 года повысили плату за учение: тысячу пятьсот лей за семестр, три тысячи за учебный год! Для Томовых это была невероятная сумма, и Илье пришлось оставить лицей. В это время он и задумал уехать в Бухарест, в авиационную школу. Матери Илья об этом не сказал. Решил, что поступит на работу и будет понемногу копить деньги. Начались поиски работы.
Софье Томовой посоветовали обратиться к владельцу одного из мелких магазинов. Тот вначале отказал, но вскоре прислал за Томовой прислугу. Илья должен был год работать бесплатно — учеником, т. е. убирать магазин, мыть полы водой и керосином, приносить со склада товар, заворачивать покупки и, если понадобится, относить их на дом покупателям. Через год, в зависимости от «способностей», хозяин обещал платить от ста до двухсот пятидесяти лей в месяц. «Дальше будет видно. Пока — никаких гарантий!..»
Нет, это не устраивало Илью. Ему нужен был заработок. Тогда мать пошла к владельцу самого большого в городе мануфактурного магазина — Гаснеру, у которого когда-то работал отец Ильи. В городке Гаснер был известен как скряга и самодур. Он держал до десяти приказчиков. Работали они у него с семи утра до девяти вечера, а в базарные дни — и до двенадцати. Зато Гаснер никогда не задерживал жалованья. Он считал себя первым коммерсантом в Болграде и часто хвастал: «В магазине у меня товару на два миллиона!» С приказчиками Гаснер шутил, рассказывал сальные, неумные анекдоты, а когда они смеялись, стараясь доставить удовольствие хозяину, Гаснеру казалось, что он со своим умом и богатством мог бы иметь магазин не в этом пыльном захолустном Болграде, а, по крайней мере, в таком крупном портовом городе, как Галац, и, разумеется, на его самой главной улице — Домняскэ!..
