Тьма - [4]

Никто ничего не услышал. Никто ничего не заметил.

Как не знал и сам Леха, что в соседнем доме знакомый ему человек захлопнул окно и оскалился, надеясь, что все получилось. Он сделал это. Лехи больше нет.

Из-под створки шкафа на липкий паркет тонкой струйкой полилась горячая кровь.

⁂

Мишка продиралась через рыхлые сугробы, то и дело косясь на низкое черное небо, набитое снегом под завязку. В ледяном воздухе, предчувствующем скорый снегопад, медленно плыли белые снежинки. Всю ночь бушевала вьюга, и узкие дорожки занесло сугробами, а сонные и сгорбленные дворники только-только выползали из своих коморок, волоча следом тяжелые лопаты. Мишка шла очень медленно: ноги вязли в рассыпчатом снегу, легкие обжигало студеным холодом. Вокруг царила беспросветная тьма, едва разбавляемая красноватым заревом комбината у самого горизонта.

Сердце в груди у Мишки стучало тревожно и глухо, будто нехотя. Все вроде бы как обычно, но ей отчего-то было не по себе.

Редкие прохожие на занесенной снегом улице появлялись расплывчатыми тенями из ближайших подворотен и проплывали мимо, подволакивая ноги. Мишка, не в силах удержать свое воображение, раз за разом испуганно поглядывала на людей, ожидая увидеть то изодранный бахромой рот, то ввалившиеся черные глаза, а то и вовсе трупные пятна на обвисших щеках.

Люди проходили мимо и растворялись в ледяной темноте. Мишка выдыхала с облегчением и шла вперед, уже не боясь опостылевшей школы, ворчливых учителей и туповатых одноклассников. Там хотя бы тепло и не страшно, а ей большего и не надо.

Уже приближаясь к школе, она вдруг наткнулась взглядом на бесформенный черный куль, застывший под кособокими балконами. Завязнув в очередном сугробе, Мишка прищурила близорукие глаза и с ужасом поняла, что куль этот – человек. Черная дутая куртка, вязаная темная шапка, из-под которой выбился клок серых волос, а из рукава торчит бледная до синевы ладонь, которая в агонии цепляется за снежную корку…

Мишка бросилась к школе, уже не чувствуя наметенных сугробов. Она даже ни разу не обернулась.

В холле до тошноты все было привычно и знакомо: малышню переодевали раскрасневшиеся мамы, стягивали с ребятни теплые гамаши и дутые брюки. Мишка нахохлилась, отводя глаза. Ее с первого класса мать отправляла одну, недалеко, мол, и дорогу переходить не надо, а самостоятельности пора бы и поучиться. Мишка злилась и плакала, стягивая влажные колготки и безуспешно пытаясь застегнуть ботинки с заедающими замками. Но теперь так было даже проще – она могла до полуночи засидеться у подруг или купаться летом до рассвета в неглубокой Малиновке, никто ей слова против не скажет.

Но вид заботливо склонившихся над своими чадами мам до сих пор неприятно врезался под ребра.

Свет в холле был приглушенным и рыжим, мелкие перемигивающиеся лампочки почти не разгоняли утреннюю тьму, а шум бил по ушам – Мишка протискивалась сквозь гогочущих школьников, не глядя никому в глаза. Обошла кругом пожилую охранницу, которая присела рядом с первоклашкой, потерявшим варежки и шмыгающим багровым носом; обогнула провожающих родителей, перепрыгнула через набросанные ранцы и пакеты. Ее невесомая сумка с легкостью улетела на низенький диванчик, и Мишка рухнула следом за ней, стягивая с шеи серый колючий шарф.

Мимо прошли одноклассники: горделивая Вера и несколько ее прихлебателей, они глянули на Мишку, но и не подумали здороваться. Мишка тоже промолчала, уткнулась взглядом в пятнистый пол. А потом, услышав знакомый голос, и вовсе закатила глаза, тихонько ругнувшись себе под нос.

У старых часов с зеленоватым циферблатом стояла директриса, скрестившая руки на груди. Бледная, с щеками кирпичного цвета и жирно подведенными глазами, она стискивала губы в багровую тонкую нить. Мишке всегда казалось, что директриса вот-вот высунет тонкий раздвоенный язык и слизнет помаду, словно кровавые капли.

Мишка ненавидела директрису всей душой. Злобная старая Рында. И та возвращала Мишке ее ненависть сполна.

Зашвырнув куртку в раздевалку, девушка попыталась проскользнуть мимо, но ее за предплечье мигом поймала сильная рука. Взгляд директрисы вдавил Мишкины плечи в пол.

– Захарова! Это что опять такое-то?!

– Что? – тихо буркнула Мишка, слабо пытаясь вырваться из захвата, словно попавшая в недобрые руки марионетка, но Рында всегда держала крепко.

– Ты как выглядишь опять?! – Зычный голос ударил в потолок и чудом не раздробил плафоны на мелкую стеклянную пыль. Мамы, сворачивающие теплые зимние брюки, с удивлением глянули на директрису. Мишка вновь втянула голову в плечи и пожалела, что не родилась каким-нибудь страусом.

– Нормально я выгляжу, – еще тише сказала Мишка, поняв вдруг, что снова становится той, кем ее так часто называют. Мышью.

– Это что?! – Длинные белые пальцы ущипнули за тонкие лосины, и Мишка дернулась, словно ее саму ногтями проткнули насквозь. Тяжелая рука директрисы легко потянула за неровно остриженные волосы, и Мишке даже смотреть не надо было на ее лицо, чтобы понять, как брезгливо оно искривилось.

– Еще раз ты придешь в колготках в школу, забыв про свою юбку, и я тебя просто не пущу, поняла? И собери уже свои лохмы, Захарова. Совсем ничего не понимаете… – Мишка даже не почувствовала, как холодные пальцы разжались, отпуская ее, а Рында уже с натянутой улыбкой приветствовала кого-то, проходящего мимо них.