Тьма под кронами. Сборник древесных ужасов - [40]

— Это еще зачем? — поинтересовался Виктор.

Степан усмехнулся.

— Увидишь…

* * *

«Но-шпа» помогала плохо.

Спазмы, предвестники близких месячных, не уходили надолго. Оксана морщилась всякий раз, когда тягостное, тянущее ощущение, словно кто-то осторожно затягивал узелки на маточных трубах и сдавливал яичники, возникало внизу живота далеким эхом. Девушке мерещилось, что от нее уже несет менструальной кровью, как от зарезанной свиньи. Тряска и духота в машине самочувствия не улучшали. Плотный, горячий воздух при открытых окнах неприятно подсушивал кожу на лице, ерошил волосы и забивал пряди дорожной пылью. Ужасно! Вику, уговорившую ее на эту поездку, хотелось придушить. Ее жизнерадостный, довольный вид раздражал, а смутные подозрения, что Вика пригласила ее только для того, чтобы не оказаться наедине со Степаном, или, что вернее, одной между Степаном и Виктором, то есть — в качестве никому не нужной четвертой вершины романтически-любовного треугольника, откровенно задевали.

Нет, формально они ехали на натуру. Степан обещал Вике показать какое-то супер-пупер-офигенное место у слияния Кии и Кожуха. «Место силы», как выразилась Вика, падкая на всякую эзотерику и рериховские пейзажи. Уговаривая Оксану, она делала большие глаза и переходила на проникновенно-восхищенный шепот, но в поездке все это отдалилось, и Ксана все чаще замечала тяжелый взгляд Степана, преувеличенно-беззаботный щебет подружки и развязное поведение Виктора. Как они все ей надоели!

Оксана отворачивалась и смотрела в окно, односложно отвечая на реплики попутчиков. Ей хотелось очутиться дома, свернуться калачиком на диване и прикрыть глаза, пережидая недомогание. Мама бы хлопотала вокруг, приносила чай, гладила по плечу…

Окружающие пейзажи откровенно угнетали. Бескрайнее вылинявшее небо с редкими облаками, за которые взгляд цеплялся, словно утопающий за корягу. Бесконечные сопки, покрытые черно-зеленой тайгой, как мхом. Поля вдоль дорог, ровные, как столешница в мастерской. Оксана закрывала глаза, прячась от назойливых образов, которые никак нельзя было воплотить чуткими пальцами в какие-то формы: «художку» она заканчивала по классу скульптуры.

От тоски она начинала буравить взглядом затылок Степана, но быстро прекращала это занятие. Степан казался ей сродни пейзажам: такой же бескрайний, бесцветный, совершенно не за что зацепиться ни взглядом, ни ощущением. Только на мгновение ей показалось, что он открылся, смутился даже, но наваждение быстро прошло.

После остановки в деревне, когда дорога, пропетляв разбитой колеей, исчезла в зарослях суховатой травы, в которых колдобины и ямы прятались как львы в саванне, нападая вдруг, стремительно и неумолимо, ей захотелось ненадолго умереть.

* * *

Отвратительное настроение Виктор заливал пивом. Нет, Стычки со Степаном он не боялся. Ну, схлестнутся разок, экая беда! Реакция Вики на разрыв его тоже беспокоила мало: не она первая. Это даже хорошо, что рядом с ней в этот момент окажется неудачливый, но верный обожатель, готовый подставить плечо, жилетку и позвать за собой, «в даль светлую». В этом смысле Виктор выбрал идеальные декорации для расставания.

Признаться, он не особенно бы форсировал события, но…

Вика была беременна. О чем и сообщила ему две недели назад, сияя от счастья, после чего переключилась на необходимость как можно скорее объясниться со Степаном, который как раз — она это чувствует, — готов к решительному шагу, для чего и придумал эту особенную поездку к священному месту. Она на самом деле придавала большое значение подобным вещам.

Дурочка.

Он смотрел на нее — возбужденно-радостную, с блестящими глазами, которые, как ему казалось, уже наполнялись первобытной мудростью прародительницы человеческого рода, и глупели с каждой секундой, словно мозг ее уже разделился на двоих, — не в силах согнать с лица приклеенную улыбку человека, оглушенного внезапной новостью. Не приходилось сомневаться, как эту гримасу воспринимает Вика: благодарно-немой восторг новоиспеченного отца. Господи, какая дура!

Машина клюнула носом в очередную яму, накренилась, натужно ревя двигателем, комья грязи полетели из-под колес, а Виктор непроизвольно смял полупустую жестянку в кулаке так, что на шорты плескануло. Черт! Он покосился на Степана — губы сжаты в нитку, раскосые глаза прищурены дальше некуда, маленькие кисти на баранке вздулись венами, — и поймал себя на том, что уважает тщедушного, но жилистого, словно сыромятный ремень, водителя за его искусство.

Дороги за деревней не было. Временами казалось, что и направлений. Слева время от времени мелькала чешуйчатая под палящим солнцем гладь воды, и сопки на другом берегу реки карябали прозрачное небо верхушками пихт и елей. Сухая трава стояла вокруг рыжей стеной. Чудовищно огромные комары слепо бились в боковые стекла, сопровождая «Ниву», как дельфины корабль. Понятно, зачем Степан велел закрыть окна. Вентилятор ревел, но едва справлялся с духотой внутри салона, обдувая сухим и колким ветром разгоряченные тела. Виктор лизнул губу, покатав на языке соленый привкус, и вспомнил о Вике. О крупных каплях пота в ложбинке между грудей. О пряди черных волос, прилипших к виску, о покрасневшем кончике носа, словно она плакала…