Тьма под кронами. Сборник древесных ужасов - [37]

— Я всего лишь хотел изучить лесную хворь, я хотел помочь с лекарством…

— Ты помог, сукин ты сын, очень помог! Из-за тебя пришлось сжечь двадцать человек. Ты же знал, что теперь у нас в казематах крематорий? А! Откуда тебе…

Марек расстегнул ремни на затылке и небрежным движением снял маску. Рыжие пряди тут же рассыпались по его плечам. Из-за пазухи старшина достал фляжку и сделал глубокий глоток.

— Хороший спирт! Кхя, — крякнул Марек. — Старина Томаш знает свое дело… Я прежде не убивал здоровых людей, но когда-то же стоило начать, верно?

Марек занес над головой фальшион, и Кшиштоф попытался уйти. Он попятился назад, и в какой-то пяди от его бока просвистел клинок. Старшина чертыхнулся и ударил снова, и снова мимо.

Кшиштоф хотел пойти полукругом, так, чтобы оказаться за спиной своего визави, а потом шмыгнуть в дверной проем. Но он запутался в цепи, споткнулся и упал кулем на пол. Марек снова занес карающий фальшион, и Кшиштоф зажмурил глаза, готовясь умереть. Но услышал он лишь глухой щелчок, а затем грохот падающего тела. Где-то совсем рядом звякнул клинок.

— Вставай, ученый человек, — пробасил знакомый голос. — Давай руку.

Кшиштоф размежил веки и увидел над собой тучного человека в защитном комбинезоне. Вареная в масле кожа плотно облегала его круглое бочкообразное тело, человек держал булаву, у него не хватало ноги. Без сомнения — это был корчмарь Томаш.

Кшиштоф подал руку, и толстяк рывком поставил его на ноги. Затем он дважды ударил булавой, так, чтобы цепь отлетела от кандалов.

— Пойдем. Они скоро протаранят ворота. У нас мало времени.

Для одноногого толстяка Томаш был очень уж шустрым. Корчмарь прекрасно знал крепость, и легконогому и тощему Кшиштофу иногда приходилось заметно прибавить шагу, чтобы поспевать. А Томаш все говорил и говорил…

— Мне Ярослав все рассказал за кружкой грюта. Но я ему не верю… Никому из них! Нет в них благородства, потому что я видел, на что они способны. Деньги, Кшиштоф, они готовы на все, лишь бы их работа была важна, лишь бы король продолжал их опекать… Ты думаешь, они защищают? Да хер там! Я был корчмарем в одном из хуторов, наш голова отказался платить им «налог на поле». У нас было в достатке крепких ребят, что сами могли отбить хутор от Соловушек, что были в дружбе с пойлом, что могли подпалить эти богомерзкие древеса… Соглядатаи на поводках и в намордниках привели Соловшек, я видел! А потом спустили и сбежали… Их было много, о, курва-мать… Слишком много для одного хутора. Дружина головы билась насмерть, а я хотел увести семью, но не вышло… Их было слишком много, Кшиштоф, слишком много… Я смотрел, как они жрут мою семью, как поедают жену и двух сыновей… Я сбежал, как трус сбежал… Спрыгнул с водопада и переломал себе ноги! Течение вынесло меня верстах в сорока от хутора, соглядатаи ничего не заподозрили. Я сказал, что из столицы, что на обоз напали, что умею варить пиво и гнать спирт. Такой человек им был нужен, и вот я здесь!

Томаш громко хромал по каменным ступеням, уводя студента на первые этажи донжона — в корчму.

— Но, курва-мать, я до сих пор помню, как нас взяли в кольцо, как твари чавкали моей Мартой, Збышеком, и Гжегожем… Струсил, оставил я их, а куда мне было податься? Соглядатаи меня потом выходили, ногу, переломанную в щепки, оттяпали… А я им спирт, пиво, харчи вкусные… Куда мне было податься, Кшиштоф?

Томаш плакал и ревел басом. Этот человек носил в душе целый океан горя…

— А потом появился ты, Кшиштоф. Ты сделал то, что я сделать побоялся. Ты уничтожил эту выгребную яму… Идем, я выведу тебя.

Он миновали несколько крутых лестниц и спустились на первый этаж — в корчму.

— Вяжи веревку и спускайся, — скомандовал Томаш. — Уходи, пока есть время.

Кшиштоф послушался, встал на пустой бочонок и повязал веревку на балке над колодцем. Пару недель назад через этот лаз пытались пробраться Соловушки, но им не хватило места. Томаш поддел несколько камней кочергой и отбросил их в сторону, чтобы можно было пролезть. Свечной фонарь освещал лишь несколько аршинов вокруг, и студент с опаской поглядел в сырую тьму подземелья.

— Мы использовали эту пещеру, чтобы избавляться от отходов, — пояснил корчмарь. — Ты тощий, за пару минут спустишься. И я надеюсь, что ты выберешься, ученый человек.

— А… А как же ты, Томаш?

— Я останусь здесь. Видать, господь давал мне силы жить только для того, чтобы я встретил тебя, дохлая ты гадюка. Можешь сделать одну вещь для меня?

— Конечно. Все, что угодно…

— Не забывай мое пиво, Кшиштоф. А когда станешь ксендзом, отпой меня, жену и сыновей. Ну, давай, лезь уже!

Напоследок толстый корчмарь, следуя священной традиции, схватил себя пятерней за шею, скользнул рукой по груди и сунул ее за пазуху — к удавке. Кшиштоф повторил то же самое и заскользил вниз по веревке.

Казалось, что он протискивался сквозь узкий желоб целую вечность, но вот в сыром мраке подул свеженький ветерок, зажурчал подземный ручей. Кшиштоф шагал сквозь невысокую пещерку навстречу первым лучам солнца. Он вышел наружу — в лес, и по мху на древесных стволах определил север.

Где-то совсем рядом рыскали хворые твари, но что им теперь один человек? Инстинкт гнал их к треугольной крепости, к заветной высоте, что поможет получить власть над всем этим краем. А Кшиштоф хотел лишь одного: убраться отсюда подальше, забыть и оставить эту проклятую землю. Он планировал жить долго и никогда больше не приближаться к лесу.