Тьма надвигается - [14]

— Но у Ганибу есть хоть капля соображения — столько и от валмиерца можно ожидать, — заметил Рохелио. — Он не пытается переделать натуру своих подданных. — Капитан всплеснул руками. — Ну вот! Видите, друг мой? Вдвоем мы разрешили все проблемы мира!

— Кроме одной: как заставить мир обратить на нас внимание, — отозвался Фернао, чья язвительная натура только оттеняла экстравагантные выходки Рохелио.

Впрочем, о деле капитан не забывал.

— Если мы идем обходным курсом, мой чародейный друг, не пора ли менять становую жилу?

— Если бы мы вправду хотели пойти в обход, мы бы подняли паруса — паруса на мачтах, как во дни Каунианской империи, — заметил Фернао. — Тогда мы могли бы пройти мимо берегов Сибиу на расстоянии плевка, и никто бы не заметил.

— О да, без сомненья! — Рохелио вздернул брови. — И стоило бы налететь буре, как нас размазало бы по Клужским рифам. Нет уж, спасибо! В те времена, конечно, были мужи — безголовые от рождения, вот что я скажу. Плыть по воле ветра, наугад, без помощи сил земли? Да кто в здравом уме на такое осмелится?

— Например, невежда, — ответил Фернао. — Или яхтсмен. Но поскольку я не тот и не другой…

Чародей снял висевший на шее амулет из янтаря и магнетита в золотой оправе и стиснул в ладонях, чувствуя, как течет волшебство по становой жиле, вдоль которой мчалась «Пантера». Он не мог бы описать словами это ощущение, но выучился его толковать.

— До пересечения жил — три минуты, капитан, может, четыре.

— Тогда пойду встану к румпелю сам, — проговорил Рохелио. — Этот обормот-рулевой, должно быть, в носу ковыряется или сам с собой любится. Сколько ни кричи, а мы так и будем переть по жиле, прямо сибам в глотку.

Не дожидаясь ответа, он поспешил в рубку. Фернао знал, что капитан возводит напраслину на рулевого. А еще прекрасно понимал, что капитан знает, насколько возмутительно себя ведет, поскольку в лицо тот всегда обращался к рулевому с наилучшим почтением. Рохелио был, возможно, сумасброд, но не дурак.

Потом чародей забыл о Рохелио, забыл обо всем, отдавшись протекающему сквозь амулет, сквозь его тело чувству, которому служил не столько субьектом, сколько проводником, подобно тому, как становая жила была проводником сил, которые ощущал Фернао. Когда токи сил затрепетали перед ним, чародей чуть наклонился и резко вскинул правую руку.

Палуба вздыбилась под ногами. «Пантера» совершила поворот на правый борт. Никакой парусник не смог бы сменить курс так резко — словно тот был прочерченной по угольнику линией. Фернао не мог видеть, где пересекаются под волнами становые жилы, но и не нуждался в этом — для того ему служили иные чувства.

Убедившись, что поворот выполнен удачно, чародей повесил цепочку обратно на шею. Привычный вес амулета вернулся на свое место над сердцем. Рохелио помахал ему с мостика, и Фернао ответил ему тем же. Чародей гордился своей работой. Особенно когда выполнял ее хорошо.

Внезапно на лицо его набежала тень. Вновь сорвав с шеи амулет, он впился в него пальцами и замахал уже не на шутку.

— Капитан! — заорал он. — У нас скоро будет компания!

— Что чуется? — крикнул в ответ Рохелио, сложив ладони рупором.

— Дрожь в становой жиле… нет, двойная дрожь! — поправился Фернао. — Два корабля на нашем курсе, приближаются. Встретим их через час, может, чуть меньше.

Рохелио отпустил пару соленых словечек.

— Они знают, что мы здесь? — осведомился он.

— Да, если только их чародеи не дрыхнут на вахте, — ответил Фернао.

Капитан «Пантеры» облегчил душу еще раз.

— Это, — он все еще пытался бодриться, — случайно не наш альгарвейский конвой?

Фернао нахмурился снова — такая мысль ему в голову не пришла — и сосредоточился на амулете.

— Мне кажется, это не альгарвейцы, — промолвил он наконец, — но точно не скажу. У Сибиу и Альгарве свои приемы становой магии, от наших они не сильно отличаются. Но не валмиерские, точно: у Валмиеры и Елгавы особый стиль.

Рохелио спустился с мостика, чтобы не надрывать горло.

— Сибы, точно, — предрек он. — Вот сейчас станет интересно.

— Мы же нейтральная страна, — напомнил Фернао. — Сибиу нуждается в торговле с нами больше, чем Альгарве: их острова далеко не все родят, в чем нуждается страна. Если они заградят нам путь, то попадут под эмбарго. Надо быть дураком, чтобы полагать, будто король Витор станет попусту бросаться подобными обещаниями, — а сибы не дураки.

— У них война, — ответил Рохелио. — Когда воюешь — головой не думаешь. Всякий, кто об этом забывает, — точно дурак, дражайший мой чародей.

— Вполне возможно. — Фернао отвесил ему церемонно-вежливый поклон. — Но вот что я скажу вам, дражайший капитан: если Сибиу начнет очень сильно мешать лагоанской торговле, король Витор не ограничится эмбарго. Он вступит в войну… и тут уже сибам надеяться не на что.

— Сибиу против нас и Альгарве? — Рохелио поджал губы, потом кивнул. — Да, вы правы, хотя якорь мне в глотку, если мне по душе мысль о союзе с королем Мезенцио.

— Мы будем не союзниками, а совражниками, — ответил Фернао. — Ункерлант и Куусамо воюют с Дьёндьёшем, но они не союзники.

— А вы бы стали заключать союз с Ункерлантом? Да я скорей стисну зубы и поцелую Мезенцио в лысину, — огрызнулся Рохелио и тут же оскалился в жуткой гримасе. — Но если сибы подговорят Куусамо ударить нам в спину…