Тьма над Лиосаном - [123]

Пранц Балдуин, Гослар. (Подпись, печать.)

Исполнено рукой Ховарта,

настоятеля монастыря Воскресения,

4 апреля 939 года Господня».

ГЛАВА 9

Как только певчие принялись распевать девяносто третий псалом, брат Гизельберт ощутил легкое покалывание в руках. Перекрестившись, он вытянулся на полу в самой смиреннейшей и покорнейшей позе. Покалывание усиливалось. Его нельзя было назвать неприятным. Брат Гизельберт стал молиться, но мысли сбивались, что вынудило его приподняться и сесть. Он взглянул вверх и увидел, что потолок над ним приобрел странный наклон и стал излучать сверкающий, танцующий свет.

Потом в этой праздничной яркости замелькали чьи-то фигуры, после чего послышался переливчатый нарастающий звук. Брат Гизельберт, чтобы не упасть, уцепился за доски пола. Стены вокруг него завертелись и словно рассеялись — их заместил разноцветный восхитительный мир. Там были дворцы неописуемой красоты, и сам Христос Непорочный танцевал там среди ангелов и серафимов; капли крови, веером слетавшие с израненных рук, отмечали каждого, кто Его славил. Брат Гизельберт ощутил восторженный трепет и, вскочив на ноги, тоже принялся танцевать — с удивительной грацией — под небесный хорал и тихий шелест ангельских крыл.

Несколько громких ударов в дверь вызвали в нем бурю неудовольствия, и он пошел открывать, даже не сетуя на себя за такой отклик. Гнев, в конце концов, не только грех, но и могущественное орудие Господа. Ангелы висели над ним, а раскрыв дверь, брат Гизельберт узрел сонмы небесных сводов, где каждая звездочка являла собой ангельский лик, а в красноватом свечении закатной полосы таился отблеск сияния трона Господня.

— Брат Гизельберт, — произнес брат Олаф, тяжело опираясь на костыль, — брат Гелхарт… он призывает вас. Срочно.

Брат Олаф задыхался, лицо его было серым и изможденным, как у больного цингой.

— Зачем? — сварливо осведомился брат Гизельберт и подбоченился, давая понять, что дьяволу не удастся смутить его в день долгожданного просветления.

— Брат Дионнис… он впал в помешательство… прямо в трапезной, за столом, когда брат Гелхарт читал наставление. Болезнь опять возвратилась в монастырь Святого Креста.

— Нет, — возразил с живостью брат Гизельберт. — Вы все неправильно истолковали. Это триумф. Христос Непорочный снизошел к нашим мольбам. Это не сумасшествие, а священный восторг. Поклонение ангелам. Восславление. — Он порывистым жестом воздел руки ввысь. — Так-то, брат Олаф. Скажи брату Гелхарту, что сомневаться в том могут лишь приспешники сатаны. Пусть брат Гелхарт заглянет в себя. Весьма интересно, что он там обнаружит.

Он запрокинул голову и рассмеялся.

Брат Олаф изумленно вытаращил глаза, но тут певчие за стеной возвысили голоса, чем привели его в еще большее изумление. У них явно что-то не ладилось: молитвенное песнопение утратило слитность, а слова вообще нельзя было разобрать. Он кашлянул:

— С певчими тоже что-то случилось.

— Нишкни! — вскричал брат Гизельберт. — Это музыка сфер. — Он хрипло и монотонно принялся подпевать хору, потом умолк и, прижав руки к груди, возопил: — Внемлите, радуясь, пению ангелов!

Брат Олаф, склонный приравнять это пение к завыванию волчьей стаи, не осмелился возразить и потупился.

— Ты только прислушайся. Это отголоски гимнов небесных, — уверял его брат Гизельберт. — Эту песнь пели в первый день Творения, и нас до сих пор не удостаивали чести внимать ей. — Он снова принялся танцевать. — Отбрось в сторону свой костыль, брат Олаф, и ты сможешь танцевать вместе со мной! Христос Непорочный вернет тебе силу.

В ответ брат Олаф вцепился в костыль еще крепче.

— Если Христос Непорочный пожелает, чтобы я танцевал, Он заберет у меня костыль сам. А до того я буду носить его со смирением.

Такое вызывающее неповиновение ничуть не расстроило брата Гизельберта. Он вышел из своей кельи и стал танцевать на траве, крутясь и раскачиваясь, с воздетыми вверх руками и откинутой чуть ли не на спину головой, чтобы лучше видеть великолепие ночных небес и более полно впитывать потоки изливающейся на него благодати.

Брат Олаф отвел в сторону свой костыль, чтобы размашисто перекреститься. Он намеревался отужинать с певчими, но странное поведение брата Гизельберта отбило у него охоту к еде.

— Брат Гелхарт обеспокоен, — хмуро повторил он. — И все другие. Братья боятся, как бы брат Дионнис не нанес кому-либо увечий… Он ведет себя… не как монах.

— Он таким образом выражает свою благодарность Всевышнему, — невозмутимо откликнулся брат Гизельберт, вокруг которого продолжало крутиться усыпанное пресветлейшими ликами небо. — Возрадуйтесь вместе с ним и молитесь, чтобы Христос Непорочный послал вам такие же откровения, что и ему.

— Но… он режет себя, — в отчаянии заявил брат Олаф. — Он говорит, что пытается вырезать демонов, что вселились в него. А ведь так делают лишь поклонники старых богов, а не истинные христиане.

Брат Гизельберт был сама кротость, улыбка его источала доброжелательность и любовь.

— Он находится под защитой Небес и желает пострадать за Христа. Вы не должны сдерживать его рвение. Позвольте ему прижаться к окровавленной груди Божьего Сына, раз уж его откровения призывают к тому.