Тьма египетская - [75]

В северной части города, меж двумя дорогами, убегающими вдоль русла реки к Аварису, и рядом с храмом Сета располагался гиксосский гарнизон. Однако служба всадников в городе Уасет отличалась от той, что несли их собратья в других городах долины. Это был последний опорный пункт армии Апопа, и далее на юг «царские пастухи» забредать не решались или не считали нужным. Кроме того, воинам шаззу приходилось делить власть над городом с армией номарха, которой командовал уже упоминавшийся младший его брат Яхмос. Удачливый предводитель двух экспедиций вверх по реке в страну неразумных кушитов и через восточную пустыню к берегу Красного моря, где ему удалось вернуть под забытую руку Египта портовый город, через который прибывали товары из пахучей страны Пунт.

Формально эти походы собранных на время ватаг были совершены с согласия Авариса, но всем было понятно, что он дал согласие, чтобы не давать денег на посылку собственного войска и в твёрдом расчёте, что вылазка неумелых египтян провалится. Разрешив потратиться Фивам, Апоп не столько сэкономил, сколько упустил. Большая часть захваченной добычи была, разумеется, отправлена вниз по реке, но правящие братья всё равно остались в решающем выигрыше — они получили как бы законное право на постоянную армию. Аварис и на это посмотрел сквозь пальцы, соглашаясь считать эти две тысячи лучников и копейщиков просто личной стражей правителей. Собственная, пусть и маленькая, армия сразу же выделила братьев на два, на три роста среди других номархов Верхнего Египта. Фивы и так были богаче своих соседей, а теперь же стали политическим центром области, значительно выходящей за границы их исторического нома.

Начальник гарнизона начал слать в столицу обеспокоенные послания: мол, зреет измена, Аварис вскармливает опасного врага прямо с собственной ладони. Из столицы примчались два «царских друга» с инспекцией и пришло несколько дополнительных конных сотен. Вместе с тем братья, ещё довольно молодые люди, находившиеся под влиянием громадного авторитета верховного жреца храма Амона-Ра Аменемхета, повели себя в соответствии с его советами, то есть мудро. Проявили внешнюю покорность верховной власти, отправили в столицу новые щедрые дары. Сверх этого они устроили для гостей смотр сил, специально отобрав у солдат лучшее оружие и как можно неказистее расположив их ряды. В столицу инспекторами было послано искреннее донесение, что войско братьев — это всего лишь толпа отбившихся от полей бездельников, не знающих, где у лука тетива. Сотня всадников шаззу, в случае необходимости, разгонит эту рать. Результатом всего этого было окончательное узаконивание фиванской армии.

Это была вторая фиванская привилегия. Первой, ещё за несколько лет до походов Яхмоса своею хитростью, волей и терпением добился верховный жрец Аменемхет. Заключалась она в том, что ни начальник гарнизона и никто из высших офицеров гиксосов не имели сердечного друга во дворце номарха. Был один такой момент, когда верховный жрец рискнул всем и воспользовался внезапной кончиной сорокалетнего кретина, сидевшего на троне фиванского правителя и бывшего сожителем одного из гарнизонных сотников. Авторитетом чудодейственного Амона и с помощью громадной народной толпы, возбуждённой специально подгаданными храмовыми чудесами, он возвёл на престол не княжеского сына, уже предусмотрительно поражённого гиксосской заразой, а его племянника Камоса. Обиженный сын номарха почти сразу же скончался от непонятной горячки, даже не успев пожаловаться отдалённому царю. И Аварис, лишённый на время своих привычных возможностей, принуждён был смириться с правлением племянника, тем более что в столице были наслышаны о его хрупком здоровье и почитали фигурой временной. Очень быстро выяснилось, что воля Камоса в полном управлении у верховного жреца Амона-Ра, но исправить уже сложившееся положение можно было теперь только путём применения большой военной силы. Апоп не стал этого делать. Риск верховного жреца оправдался.

Нынешний фиванский порядок был теперь таков: Камос болел, Яхмос маршировал, Аменемхет правил.

Утро прибытия — праздник золота, синевы и прозрачности. В тот момент, когда ладья Ра показалась, сияя, на просторах небесного Нила, ладья Аменемхета как раз приближалась к длинной, мощённой камнем городской пристани. Верховный жрец неподвижно стоял на носу, подобно настоящему изваянию бога, как бы объединяя в своей величественной фигуре смысл двух плаваний — земного и небесного. Вид обширного града радовал немигающее око, гордая, затаённая мысль невидимо билась в самом египетском сердце на берегах великой реки. Большие и маленькие кубики и параллелепипеды домов бедных и богатых, сдвоенные пилоны храмов, повсюду пятна густой садовой зелени, растопыренные пальмовые пятерни над белыми заборами. И так до самого горизонта, где в сухом тумане брезжила ломаная линия горной ограды, отделяющей мир долины от мира восточной пустыни.

Паруса судов были убраны — воздух был неподвижен, как прозрачная пирамида, зато обливались потом гребцы в деревянной скорлупе судов, буксирующих ладью. Набережная даже в этот ранний час была не пуста. Торговцы, нищие, портовые писцы во множестве толклись на каменной ладони. Они давно уже приметили приближающуюся эскадру. Часть возбуждённо сгрудилась у места обычной швартовки знаменитого корабля, другая ринулась в город, оповещая и важных, и всяких о вот-вот грядущем событии — возвращении в город ладьи Амона-Ра. Так что когда с буксира, первым прислонившегося к камню пристани, спрыгнули на берег специальные глашатаи Аменемхета, в их усилиях уже не было нужды. Город кипел встречей. Из всех улиц, выходящих прямо к пристани, вытекали ручейки коричневых двуногих муравьёв. Где-то уже зародилось глуховатое биение барабана, перекликались писклявые негритянские дудки. Египтянину, особенно городскому, особенно фиванцу, только дай повод попраздновать.