Тьма египетская - [25]

— Что такое? — спросил он, серьезно сдвинув брови.

— Я беременна, — объявила девушка.

У Каржоля, что называется, опустились руки.

— Не может быть! — испуганно пробормотал он. — Ты, верно, ошибаешься, Ольга…

— Нет, — отрицательно качнула она головой. — В этом не осталось более ни малейших сомнений…

Каржоль закусил себе губы и глядел на нее растерянными, чуть не бессмысленными глазами.

— Но что же тебя так поражает тут? — продолжала Ольга, удивленная в нем этим испугом и растерянностью, которых, по-видимому, никак от него не ожидала. — Что с тобой, Валентин?.. Ты испуган?.. Ты как будто недоволен даже?..

— Признаюсь, я не ожидал этого… Но что же теперь мы будем делать однако? — пробормотал он сквозь зубы, принимаясь озабоченно шагать по комнате.

Девушка, прежде чем ответить что-либо, несколько времени следила за ним все тем же недоумевающим, удивленным взглядом.

— Мне кажется, — заговорила она наконец, — остается только одно: объявить отцу все как есть, всю правду. Я беру это на себя; ты же приезжай завтра просить моей руки.

— Завтра?! — переспросил Каржоль, круто повернувшись на ходу и остановясь с таким видом, как будто его вдруг по лбу ошарашили.

— Да, не иначе; непременно завтра, — подтвердила Ольга. — И сколь отцу ни неприятно это, — продолжала она, — ты знаешь, он тебя очень не жалует, — но, конечно, ввиду такого обстоятельства, поневоле должен будет согласиться.

— Ты думаешь? — оборонил он с каким-то рассеянным видом.

— Разумеется. Не подвергать же свое имя публичному скандалу!.. Мы, наконец, вместе можем объявить ему, и, я уверена, отказа не будет… Теперь отказ невозможен, немыслим.

Каржоль в молчаливом раздумье раза два прошелся по комнате.

«Положение, однако, черт возьми! И не распутаешься!» А как был бы он доволен таким положением не далее как три месяца тому назад, когда только что началась его тайная связь с Ольгой Уховой, когда он еще не знал, что существует на свете Тамара, в то время еще не возвращавшаяся из заграницы, и когда эта самая Ольга Ухова, дочь почтенного кавказского генерала, вдовца, невеста со стотысячным приданым, казалась ему отличной партией, которая дала бы ему блестящий выход из его нынешнего, все еще шикарного, но в сущности уже очень надорванного и стесненного положения, три месяца назад эта беременность лучше всего могла бы повести к такому счастливому результату, волей-неволей вынудив у строптивого, несговорчивого старика-генерала согласие на брак Ольги с Каржолем. Но жениться на Ольге теперь, когда миллионная Тамара не сегодня-завтра может сделаться его женой, да это было бы просто безумием!.. Каржоль перестал бы уважать себя за это; он стал бы презирать себя!.. Упустить Тамару! Нет, это невозможно! Каржоль решится на все и все принесет в жертву, но этого он не сделает. Что ж делать однако? Каким образом выйти из этого невозможного положения? — вот о чем более всего думал теперь граф Каржоль де Нотрек, и единственное что удалось ему придумать и на что он пока решился, это выиграть время, время и время прежде всего! Выиграть его настолько, чтоб успеть привести в исполнение задуманный план относительно Тамары, а там уже будь что будет! Там уж он придумает, как быть ему далее. Но вот на эти роковые полторы, две недели надо во что бы то ни стало убаюкать, усыпить Ольгу Ухову.

— Хорошо! — согласился он наконец, в ответ на ее предложение. — Хорошо, пускай по-твоему! Но… как ты думаешь, не лучше ли будет приготовить старика постепенно, сроднить его мало-помалу с мыслью о твоем выходе замуж за меня?

— Каким же образом? — недоуменно пожала плечами Ольга. — Ведь четыре месяца назад ты уже делал предложение и получил отказ?

— Да, но об этом отказе, кроме нас троих, никто в городе не знает, — подхватил Каржоль. — Ведь еще тогда старик согласился дать мне слово, что отказ останется между нами, и он ведь не болтун, насколько я его знаю; стало быть, новое согласие на брак ни пред кем не поставит его в неловкое положение: почему де сперва отказал, а теперь вдруг согласился? И ведь в сущности, — продолжал граф, — вся эта его антипатия ко мне просто глупа и совершенно беспричинна. Ее то вот и надо прежде всего постараться как-нибудь побороть, рассеять, а для этого, мне кажется, следует действовать исподволь и нет надобности открывать ему всю правду.

— Без этой правды он не согласится, — уверенно возразила Ольга. — Только страх огласки и скандала может заставить его не перечить нашей свадьбе. Я то ведь, поверь, лучше тебя его знаю!

— Хорошо! — согласился Каржоль и на это. — Пусть так, но только, что касается завтрашнего дня, то уж извини: ни завтра, ни послезавтра я решительно не могу этого сделать.

Тень недоверия и подозрения, что уж не отвиливает ли граф от женитьбы, смутно дрогнула в какой-то жилке над бдовями Ольги. Она окинула его испытующим взглядом и спросила, почему это он не может?

— О, Боже мой! — возразил он со вспышкой некоторой досады. — Ведь жениться, полагаю, не то что надеть пару перчаток! Для этого мне прежде всего необходимо устроить свои дела, и дела весьма важные, на которых строится все благосостояние моей дальнейшей жизни! Не могу же я вести мою жену на неопределенное и необеспеченное положение в будущем!