Тьма египетская - [108]

Но ответ аудитории сказался лишь в ее смущенном молчании. Головы оставались потупленными, глаза опущенными в землю. При виде такого настроения толпы, Иссахар Бер, весь бледный, дрожал от волнения и кидал вокруг себя злобные и растерянные взгляды. Он ждал и искал между друзьями поддержки, столь необходимой именно в эту критическую минуту, — друзья безмолствовали.

— А, вы молчите, вам нечего сказать! — воскликнул торжествующий раввин. — Что ж, благодарите Господа, — стало быть, в вас есть еще здравый смысл и совесть. Нехорошо, дети Израиля!.. Стыдно!.. Стыдно лишать своего доверия тех, кто всю душу за вас полагает. Но вы раскаиваетесь, я вижу это по глазам вашим, и это мирит меня с вами. Ну, а что до обвинения нас в разрешении, якобы, купли и продажи, — продолжал он уже изменившимся, почти небрежным и слегка насмешливым тоном, — то обвинения эти, после всего мною сказанного, так ничтожны, так жалки, что на них, по- настоящему, и возражать-то не стоило бы. Но все равно, заодно уже! деньги воспрещается брать в субботу голыми руками. Да, воспрещается, это верно. Ну, а если твои руки в перчатках, можно ли назвать их голыми? Или если ты принимаешь монету в полу одежды твоей, или в какой-либо сосуд, например, в блюдечко, и с блюдечка, не касаясь сам до нее руками, спускаешь ее в твой кассовый ящик, как делает в день субботний сам суровый наш обвинитель, что нам доподлинно известно, — значит ли это, что ты брал деньги руками твоими? Конечно, строго говоря, в шабаш все грех, даже и то, что еврей делает майгл[210], но может ли, по законам природы, человек избегнуть своей собственной тени! Ведь для этого пришлось бы и в пятницу не зажигать шабашовых светильников, — стало быть, прямо не исполнять закон, а Господь Бог должен был бы запретить солнцу своему светить по субботам. Так точно и это. Да и, наконец, Талмуд говорит только о деньгах металлических, а не о бумажках и документах, бумажка же не есть собственно деньги, а только кредитный документ государственного банка, которому ты волен верить или не верить. Монета — иное дело, монета, раз что она не фальшивая, имеет свою постоянную, незыблемую ценность, а курс на бумажки подвержен биржевым колебаниям, и объявись государственный банк банкротом, ты за все твои бумажки ни гроша не получишь. Стало быть, бумажка не деньги, и принять или отдать ее, хотя бы даже голою рукою, может и не считаться нарушением закона.

Последний аргумент, разыгравшийся на самой чувствительной и достолюбезной для евреев струнке, не только успокоил, но даже приятно развеселил аудиторию, которая ответила на него легким гулом единодушного смеха, видимо, выражавшего удовольствие и чувство внутреннего удовлетворения. После таких «неотразимых» аргументов, ловко подкупавших инстинкты своекорыстия и стяжательности, еврейская совесть примирилась с фактом вчерашних нарушений субботы.

— Ага! Верблюду захотелось иметь рога, ему обрезали уши[211],— громко заметил кто-то из сторонников кагала. Все поняли, что это по адресу Иссахара Бера и расхохотались. Иссахар побледнел еще больше от злости. Полчаса назад уже торжествоваший свою победу, он понял, что этот смех — вернейший признак его поражения.

В это время выступил вперед шамеш-гакагал, с открытым пинкесом в руках, и громко заявил, что он тоже «имеет сказать свое слово», а затем объяснил «всему благородному и благочестивому собранию», что хотя известные постановления Совета и были сделаны, в силу чрезвычайных обстоятельств, вчера, но запись о них в пинкссе значится под сегодняшним числом, — вот, глядите и читайте сами: «Первый день недели, Отдел Бейалейсхо, 18 Сивана 5636 года»[212].

— Это ложь! Обман! Подлог! — завопил с амвона Иссахар Бер, понимая, что этою канцелярской уловкой предусмотрительный катальный нотариус сбивает его и с последней боевой позиции. — Писали вчера, — надрывался он во все горло, обращаясь к толпе;— да, вчера, а выставили сегодняшнее число, чтобы не было формальной улики!.. Не только народ морочат, самого Господа Бога обмануть хотят!.. Я утверждаю, что это подлог!

— Подлог? — иронически обратился к нему шамеш. — Его честь изволит говорить «подлог»? Его честь может доказать это?.. Было бы очень любопытно послушать — его честь так хорошо доказывает. Докажите, пожалуйста!

— Подлог! Наглый подлог! — вопил, между тем, вконец обозленный Иссахар, теряя последнее самообладание.

— Никто доказать этого не может, — спокойно отвечал ему шамеш. — Никто! Потому что запись сделана мною уже по заходе шабаша. Свидетельствуюсь, раббосай, вами всеми, — обратился он к толпе, — что реб Иссахар Бер своими словами нанес тяжкое оскорбление моей чести, за которое я призываю его к суду бейс-дина.

— Куда хотите! Хоть к отцу вашему, дьяволу! — сильно жестикулируя и вне себя от бешенства, кричал Иссахар охриплым, надорванным голосом. — Все вы мерзавцы, мошенники!.. Я не боюсь вас и ни одному вашему слову не верю!.. Все, что вы здесь говорили, все это ложь, софизмы, натяжки!.. Я протестую против таких бесстыдных доводов!.. Я предам поступок ваш гласности, я обращусь открытым письмом ко всем нашим цадикам