Тиунэла - [25]

Я остановил машину у входа и включил фары: грот уходил вверх суживающимся рукавом. Потревоженная рыбешка металась в ярких лучах света, к своду пещеры прицепилось несколько омаров, крошечный кальмар торопливо зарывался в песок, а Мауки не было.

3

У Василия Ивановича Гириса таинственно исчез фотоаппарат… Строго выполняя приказание руководителя экспедиции, биолог выходил на берег только в самой пустынной части острова. С аквалангом за спиной он ползал по скалам шельфа, собирал водоросли, морских животных. Вот и тогда, собрав несколько интересных ракушек, Гирис облюбовал крошечную скалистую бухту с ровным дном, естественным песочным пляжем и решил искупаться. Он хорошо помнил, как снял снаряжение и повесил фотоаппарат на ближайший куст. Побарахтавшись в воде, биолог лег на горячий песок отдохнуть.

— Я думаю, что не спал совсем, — предположил ученый, рассказывая нам о своих приключениях, — а когда стал готовиться в обратный путь, то не нашел фотоаппарата.

Пропал фотоаппарат. Это известие, словно острый нож, разделило наш маленький коллектив на две части, неравные по количеству и темпераменту. Инженер Баскин внес предложение отправиться на Отунуи.

— Пресечем зло в самом его начале! — угрожающе поднял он мизинец.

— А если Василий Иванович просто потерял фотоаппарат? — спросил рассудительный кок.

— На острове? — усмехнулся Филипп Петрович.

— Разве вещи теряют только на Невском проспекте? — возразил профессор Егорин.

— Да, не нравится мне эта история, — резко сказал Венев. — Надо идти к островитянам!

— Или поискать, — предложил я.

— Хорошо, поищем, — подвел черту Александр Иванович. Добраться до берега на легкой надувной лодке было делом нетрудным. Кок правил, я сидел за моториста, профессор осматривал местность в бинокль, а биолог тер переносицу, стараясь припомнить, спал он на пляже или бодрствовал.

— Курс правильный, Василий Иванович? — спросил кок.

— Что? Ах да, да… разумеется. Впрочем, если вы подвернете влево градусов на сорок… Вероятно, так. Попробуем.

Александр Иванович недовольно глянул на коллегу, но промолчал.

— Здесь? — спросил Саша, разворачивая лодку бортом к берегу.

— Да-да, благодарю вас. А скажите, можно проехать вон туда, метров сто — двести?

— Проехать — нет, а проплыть можно, — все еще сохраняя спокойствие, кивнул Саша.

Через полкилометра Василий Иванович протер пенсне кусочком замши и стал уже тревожнее всматриваться к очертаниям берега.

— А что бы вы сказали, милейший кок, если бы я попросил вас проехать… нет, пройти, виноват, проплыть от нашей исходной, так сказать, точки А метров сто — двести в другую сторону?

— Пока я не дошел еще до своей точки, — с холодной любезностью ответил Перстенек, — вы можете приказывать, как вам угодно!

Профессор демонстративно молчал, а я, не желая сеять раздор, сделал вид, что меня это не касается, и стал замерять линейкой, сколько осталось горючего в маленьком, как дамская сумочка, бачке.

Нам попадалось, по крайней мере, с десяток укромных бухточек, но Василий Иванович смущенно смотрел то на скалы то на нас, то на облака.

— Уж не вверху ли вы отсыпались? — сердито спросил Александр Иванович, перехватив его взгляд.

— Во-первых, я не уверен, что мне удалось вздремнуть, — совсем смутился Василий Иванович. — Во-вторых, мне показалось, что вы немного раздражены. Между тем как только уравновешенность…

— Ну хорошо, — согласился Егорин, — допустим. Хотя я убежден, что совершенно спокоен! Но, скажите на милость: сколько мы еще будем здесь челночить? У меня уже в глазах рябит.

— Но я, ей-богу, не виноват, — пытался разрядить обстановку Гирис. — Errare humanum est.[3]

— Охотно принимаю вину на себя, — уже едко продолжал Егорин. — Охотно! Вы убедили меня, что наблюдательность — ваша стихия.

— Ур-р-ра! — закричал вдруг Перстенек. — Вижу! Мы все повернулись к берегу: в расщелине скалы на кусте висел фотоаппарат.

4

— Теперь вы должны убедиться, Александр Иванович, что я был прав. А вы пытались меня…

— Уважаемый Василий Иванович, если я и пытался, то лишь взять вину на себя из уважения к вам. И если вы сомневаетесь в моем…

— Драгоценнейший Александр Иванович, я никогда, осмелюсь вам заявить, никогда не сомневался, ибо сам отвечал вам тем же.

— Я тоже полагаю, что всегда вижу в вашем лице подлинного друга.

— Нет ничего утомительнее вежливости, — шепнул мне Саша и обратился к ученым: — А не сходить ли мне, товарищи, в этот лесок за дичью?

— Приветствую такое решение, — оживился биолог, — и прошу взять меня в компаньоны.

— Возьмите, возьмите, — поддержал Егорин, — Василий Иванович много лет занимается классификацией фауны и будет недурным помощником.

— Неплохо бы и стрелять метко, — замялся Саша.

— Вы изволите сомневаться во мне?! — воскликнул Гирис. Тут из леса вылетела большая серая птица и направилась в нашу сторону. Она летела как-то странно: не махала крыльями, а быстро-быстро покачивала ими из стороны в сторону.

— Берите ружье, — тихо сказал Саша. — Вон видите? Докажите на деле. Да быстрее же!

Странная птица, подлетев к нам, сделала крутой поворот и уже намеревалась вернуться в лес, но Василий Иванович мгновенно поймал ее на мушку, грохнул выстрел — и дичь упала на землю в каких-нибудь двадцати шагах от нас. По тому, как Василий Иванович ловко вскинул ружье и приклад сразу удобно лег в плечо, мы поняли, что трофей биолога — не случайная удача.