Тиунэла - [22]

Боб смотрел на нее не отрываясь, и сердце его сжималось от любви и жалости. Паола похудела, ее лицо осунулось и побледнело. Каштановые волосы поблекли и стали пепельно-серыми. Дорого дались Паоле несколько недель неволи.

Боб не мог сдерживать себя больше и вышел из-за деревьев. Паола удивленно посмотрела на него, остановилась, беспомощно теребя платье, и тихо спросила:

— Кто вы?

— Паола, милая Паола. Это же я, Боб.

— Откуда вам известно мое имя?

— Что ты говоришь! Это я, Боб Хоутон… Вспомни Пито-Као… Мауки… Разве ты забыла наш дом, Паола? Что сделали с тобой?

На лбу Паолы появились две глубокие морщинки. По глазам было видно, что она пытается что-то вспомнить, но не может. За спиной Боба послышался шорох. Он повернулся с ловкостью кошки: у ствола сандалового дерева стоял Бергофф!

Хоутон был в западне…

3

Закончив исследование Отунуи и его немногочисленных жителей и не обнаружив следов арпела, профессор повеселел.

— Совсем недурственно, — сказал он. — Теперь пора глянуть, как обстоят дела и на Пито-Као. Гм… поскольку он необитаем, можно управиться и за денек. Если у нас будет помощник.

— У нас? — спросил я.

— Но ведь по плану эту работу мы должны выполнить с Василием Ивановичем вдвоем, — напомнил он.

— Ах, верно.

— Вы что-то хотели сказать? — услышав свое имя, но еще не понимая, в чем дело, оторвался от книг Гирис.

— Мы болтаем здесь, возле вас, уже полчаса, мой уважаемый коллега с улицы Бассейной.

— Что вы предложили? — оживился биолог. — Повторите, прошу вас.

— Я сказал…

— Блестяще! Очень дельная мысль.

— Вы мне льстите: она столь для всех очевидна…

— Но я же до нее не дошел, — упорствовал Гирис. — Именно бассейн, Александр Иванович.

— О чем вы, коллега?

— Теперь мне ясно, что «Белую розу» надо выращивать не в Черном море, а где-нибудь в районе Владивостока, в специальном, так сказать, полуискусственном бассейне, как предложили вы.

Василий Иванович вновь погрузился в свои думы сперва «по пояс» — как однажды сказал о нем Перстенек, — затем, пустив два-три веселых радужных пузыря, с головой ушел в Океан Размышлений, где, как известно, издавна водятся самые необыкновенные и полезные идеи.

Егорин хотел было извлечь его на поверхность, но вдруг изменил свое намерение, отошел в сторону и, понизив голос, сказал мне:

— Утром приготовьте катерок и мотоцикл с коляской: будете нас сопровождать.

— Слушаюсь, Александр Иванович. Профессор сделал знак тихо покинуть кают-компанию и первым подал пример.

4

На Пито-Као моя нога ступила впервые. Но я уже много знал о нем понаслышке. И все же я волновался.

Погода была ясная и безветренная. Профессор подавал команды, а я правил моторной лодкой и первым увидел на высоком скалистом берегу величественные каменные статуи.

Молча вошли мы в лагуну и направились к деревянному причалу. Молча высадились на берег и втроем выкатили из лодки мотоцикл с коляской. Александр Иванович сел в коляску, Гирис — позади меня, на второе седло. Профессор выбрал направление, мы выехали на тропинку, по ней — на более широкую проселочную дорогу, которая вилась по самой береговой кромке и поднималась вверх, точно нехотя взбираясь на пологий и длинный, как летний день, холм.

Я выключил мотор у могилы гаянца Маны. На ней гордо стоял каменный длинноухий, высоколобый иноземец. Высеченный из темно-серого туфа, он покрылся пятнами зеленого, желтого и белесого мха.

Казалось, он смотрел куда-то в лишь ему одному понятную даль. Этот взгляд его был глубоко задумчив.

Он был зарыт в землю почти по самую шею, но мне почему-то он виделся именно стоящим во весь рост, лишь скрытый от меня грудой больших камней и жестким, колючим кустарником. На губах его чудилась саркастическая улыбка. Так может улыбаться человек, заканчивающий свои дни почти у самой цели, но все же не достигший ее… Словно он понимал всю тщету, бесполезность дальнейших усилий, но вспоминал о том великом деянии, что уже было за его спиной.

Пришел, увидел и… почти победил!

Трагедийность этого «почти» навеки запечатлелась в грубых, но изумительно выразительных каменных чертах его лица. Только гениальные мастера могут создавать такие скульптуры. Только величайшие невежды цивилизованного мира могут говорить о неполноценности угнетенных, так называемых малых народов Африки, Азии, Полинезии. Только наиподлейшие из глупцов, забывая о единстве природы человека, могут игнорировать эти и подобные им вдохновенные творения простых, натруженных рук.

«Игнорирование — это не аргумент!» — говорили древние, подарившие нам немало непреходящих истин, одну из которых я и вспомнил у могилы Маны.

Мы сели на камнях возле статуи, думая каждый о своем, целиком находясь во власти обстановки и необъяснимого обаяния, которое излучают лишь подлинные произведения искусства.

5

Мы в полном смысле слова исколесили весь остров. Я и то устал. А ведь я всего только правил мотоциклом, причем с коляской, да еще по сравнительно сносным тропинкам или даже настоящим дорогам. Моим пассажирам — вот им досталось изрядно! Они то и дело брали пробы грунта, воздуха, воды и делали анализы с помощью портативной, но надежной походной лаборатории.