Тито Вецио - [75]

— Даже дважды. Первый раз у Эсквилинских ворот, а второй — вот тут, рядом с домом. Скажи мне, кого вы тут поджидаете?

— Вас и, возможно, еще кое-кого.

— Объясни пожалуйста.

— Конечно, сейчас, когда все закончилось благополучно, я тебе все объясню. Но позволь сначала созвать мне своих друзей.

Сказав это, Черзано резко и продолжительно свистнул. В то же миг, словно из-под земли выросли пятеро вооруженных до зубов молодцев.

— Слава богам! — вскричал нумидиец, разглядывая товарищей Черзано. — Значит число наших друзей увеличилось. Прекрасно! Ну а теперь пойдемте в дом, там нам будет удобнее разговаривать, — добавил Гутулл.

Пока нумидиец вел переговоры, с Черзано и его друзьями, Тито Вецио, окруженный слугами с фонарями и факелами, соскочил с лошади и, осторожно сняв Луцену, вновь завернул ее в плащ и вошел в дом.

— Позовите мне Сострату, — приказал он слугам. — Если она спит, то разбудите ее и скажите, чтобы она немедленно приходила на женскую половину. — А ты, Гутулл, — обратился он к другу, — с кем это ты разговариваешь?

— С приятелями. Ты можешь спокойно заниматься своими делами и пока не обращать на меня никакого внимания.

— Если так, то мы отправляемся без тебя. Ну иди же, моя дорогая, — сказал он молодой девушке, — и, пожалуйста, ничего не бойся. Переступив этот порог, ты уже находишься под покровительством моих домашних богов, которые сберегут и защитят тебя от всякого, даже, если понадобится и от меня самого.

В ответ на эти искренние слова Луцена подняла свои красивые глаза и нежно посмотрела на благородного хозяина.

Пройдя через анфиладу комнат, молодая чета вошла наконец в очень уютное помещение, носившее название «гинекей» или «женская половина».

Тотчас были зажжены светильники, стоящие на дорогих столиках и уютная, изящно убранная комната наполнилась ярким светом. Слуги почтительно поклонились и вышли. Тито Вецио остался с красавицей один.

После того, что произошло между ними во время ночного путешествия, не было ничего удивительного в том, что оба они чувствовали себя сконфужено и некоторое время молчали. Луцена опустила вниз свои чудные глаза и румянец стыда вспыхнул на ее щеках. Тито Вецио также боялся взглянуть на красавицу и, чтобы скрыть смущение, теребил в руках висевшее рядом полотенце.

Здесь весьма кстати можно было употребить известное выражение «красноречивое молчание». Молчание влюбленных действительно было красноречивее даже самых убедительных речей знаменитых ораторов Афин. Сердца их учащенно бились и обаяние только что вспыхнувшей любви еще усилилось при свете светильников, в уютном покое, располагавшим к неге и сладострастию.

Наконец юноша нежно посмотрел на красавицу и тихо сказал:

— Милая моя, повторяю еще раз, не бойся. Я же сказал тебе, что здесь, в этом доме ты можешь никого не опасаться. Моя любовь к тебе, завладевшая моим сердцем окончательно, поверь, не заставит меня забыть о святых обязанностях гостеприимства. Ты здесь у себя дома, полноправная хозяйка и можешь свободно распоряжаться всем, даже мной, потому что на этой половине я твой гость, а ты — хозяйка. Мое уважение к тебе, как и любовь, не имеет границ. Рассказ проклятого Кадма и твое появление в его логове позволили мне составить некоторое впечатление о тебе. Конечно, я виноват перед тобой, — продолжал молодой квирит покраснев и опустив глаза, — но ты должна меня простить. За всю свою жизнь я не испытывал и сотой доли того чувства, которое испытываю сейчас к тебе, увидев как ты прекрасна. Я словно лишился рассудка и не смог удержаться… но ты простишь меня, не правда ли? Ты такая милая, добрая. Я постараюсь загладить свое безумство, буду ухаживать за тобой так, как ухаживала за мной моя бедная мать. Я постараюсь отыскать…

— Ах, какой ты добрый, деликатный, какая чудная и нежная у тебя душа! — воскликнула Луцена со счастливым восторгом. — Ты для меня словно полубог. Меня вырвали из рук моего отца, чтобы превратить в невольницу и выгодно продать первому же богатому развратнику. Боги покинули меня в те ужасные минуты. Ты один, Вецио, протягиваешь мне руку помощи, мне, бесправной рабыне, с которой даже палач не церемонится! — добавила молодая девушка и глаза ее наполнились слезами.

Тито Вецио не смел прервать эту исповедь юной, истерзанной души. Немного успокоившись, Луцена продолжала:

— Увы! Мой бедный отец умер на моих глазах. Он хотел защитить меня от разбойников и был убит. Меня заковали в цепи, я лишилась дорогого мне отца, родины, свободы и превратилась в круглую сироту, одинокую и несчастную.

— Сиротой ты себя можешь называть, да, потому что эти гнусные люди убили твоего отца, но ты не должна думать о том, что одинока. Нет, не должна! Клянусь тебе, Луцена, пока я дышу, ты не одинока. Я заменю тебе отца, буду твоим нежным, любящим братом! Ты не ошиблась, произнося в трущобе палача мое имя освободителя, да, я им буду тебя, верь мне, моя несравненная Луцена.

— Тито, благородный, удивительный Тито! Сказать тебе откровенно, почему бедная невольница, думая, что настали ее последние минуты, произносила твое имя?

— Да прошу тебя, будь со мной, как с братом, скажи мне все, ничего от меня не скрывай! — говорил восторженно юноша, покрывая поцелуями руки красавицы.