Тито Вецио - [5]

— Ах, женщины, огонь и море, любезнейший.

— Ну, и что же ты думаешь с ней делать? Не продашь ли ее?

— Охотно, но кому? Подумайте только, в настоящее время всему Риму известна эта история с трибуном. Теперь мою гречанку продать потруднее, чем корсиканца.[18]

— Ты что, бил ее или морил голодом?

— Я был бы глуп, как тыква, если бы решился прибегнуть к таким методам. Это то же самое, что бросаться камнями в свою голубятню. Нет, я и пальцем ее не тронул, но мне в голову пришла одна замечательная идея, и если гречанка в ближайшие дни не образумится, я вынужден буду приступить к ее осуществлению.

— И что же это за идея?

— Ее надо как следует припугнуть.

— И как это у тебя получится, интересно знать.

— Вы знаете Кадма?

— Палача рабов? Страшного обитателя Сестерцио?[19]

— Да. Вы понимаете, этот человек словно специально рожден для моего дела. Представьте себе, что в одну из темных ночей я послал бы мою красавицу под конвоем в логово, этого изверга, и она бы увидела эту жуткую образину и все адские орудия пытки: колеса, дыбы, плети, жаровни, клещи и тому подобное. Мне кажется, после того, как Кадм объяснит ей, что она может испытать на себе кое-что из его арсенала, она будет сговорчивее и станет кроткой, как овечка.

— Браво, Скрофа! Мне по душе твоя затея. Эдак ты и товар сохранишь, и своей цели добьешься. Девчонка отделается простым страхом, — как истинный хозяин, Ланиста по достоинству оценил деловую сметку своего приятеля…

— Страхом… Кто смеет говорить о страхе, когда рядом находится римский легионер? — раздался грубый голос вошедшего солдата. — Заклинаю вас именем Мария, моего вождя, покажите мне того, кто осмелился вам угрожать. Я сделаю так, что ветер развеет во все стороны его испепеленное тело.

Говоривший это, похоже, сам наслаждался эффектом, произведенным его словами. Длинный, тощий, неуклюжий, с плутоватой физиономией, он производил самое неприятное впечатление. При взгляде на его фигуру, не лишенную комизма, легко было догадаться, что он принадлежит к типу солдат, чья храбрость увеличивается с каждым шагом, отдаляющим его от поля сражения, достигая наибольших размеров в одном из кабаков. Таков был наш новый герой, постоянно недовольный, недисциплинированный и трусливый в строю, но не имеющий себе, равных в грабежах и трактирах. Будучи солдатом под началом консулов Бестиа и Альбино, он был участником первого сражения в Африке, в котором римское войско потерпело поражение. Это было то жалкое войско, которое так правдиво и безжалостно описал Салюстий в истории югуртинской войны. Возвратившись с позором в свое отечество, но успев при этом награбить порядочный капитал, он шлялся по трактирам и домам терпимости, хвастая своими необыкновенными подвигами. Дезертировав однажды с поля боя, он давно был бы осужден и обезглавлен, если бы не имел могучих покровителей. В настоящее время он зарабатывал деньги наемными убийствами и слежкой за недругами аристократов.

Таверна Геркулеса-победителя была одним из его любимых мест, где он давал волю своей фантазии. Никто не принимал его слов всерьез, но и не решался опровергать, поскольку никому не хотелось связываться с вооруженным человеком. Однако последняя фраза Макеро (так звали этого солдата и подонка) была встречена добродушным смехом.

— Не обнажай свой меч без нужды, доблестный Макеро, — сказал, отсмеявшись, Ланиста. — Перед твоим приходом мы говорили об одной девушке, афинской невольнице, и ты легко поймешь, что если не все квириты обладают твоей храбростью, то еще реже можно встретить это качество у иностранки-невольницы.

— Золотые слова, Марк, честно говоря, не так-то просто найти храброго человека и, клянусь богами, другого такого храбреца, как я, встретишь не чаще, чем одного на тысячу.

— Кстати, — не без иронии спросил фламин, мы увидим тебя завтра в шествии триумфатора?

— Я предпочитаю уединение с одной прелестницей незаслуженному триумфу Мария, — отвечал с презрением хвастун.

— А между тем говорят, что Марий одержал так много побед, что этим увеличил славу римского оружия многократно.

— Жалкая слава! Наглое хвастовство и зазнайство плебеев, которые, благодаря нечестным выборам, захватили себе плоды наших побед. По их мнению они восторжествовали над Югуртой, тогда как мы покорили всю Нумидию.

— Ты, как видно, сторонник консулов Бестиа и Альбино, но если бы они тогда победили, Югурта давно бы сидел в тюрьме.

Нахал грыз свои длинные усы. Он почувствовал всю колкость насмешки, но не способен был покраснеть и ответил так, как на его месте ответил бы всякий плохой солдат.

— Альбино и Бестиа были изменниками. Они польстились на золото Югурты, но с Метеллом мы очень скоро показали, на что способен настоящий римский солдат.

Бездельник нагло врал, очень хорошо понимая, что каждый из сидящих в таверне внутренне потешался над его наглой ложью, но тем не менее продолжал бахвалиться и, чтобы придать больший вес своим словам, беспрестанно стучал по столу кулаком так, что посуда и кружки подскакивали и дребезжали.

— Клянусь Геркулесом, если бы за каждого нумидийца, которого я отправил в Тартарары, мне досталось хотя бы по одной сестерции, я бы мог одолжить денег самому Крезу. Вы не верите?