Тишина в эпоху шума: Маленькая книга для большого города - [2]

На эти три вопроса они жаждали получить ответ во что бы то ни стало.

Тот вечер мне запомнился надолго, и не только из-за приятной компании – благодаря студентам я осознал, как мало понимаю сам. Три вопроса преследовали и терзали меня и по возвращении домой. Я начал писать, думать и читать – в первую очередь ради собственного успокоения. Вечерами напролет я сидел и размышлял над мучившими меня вопросами.

И я предпринял 33 попытки ответить на них.

II

1

Для любого искателя приключений самое главное – возможность удивиться. Для меня удивление – одна из немногих форм чистого удовольствия. Я люблю чувство изумления и наслаждаюсь им довольно часто. Я поражаюсь всегда и всюду – когда путешествую, читаю, знакомлюсь с людьми, сижу и пишу, наблюдаю за восходом солнца, да и просто слушаю собственное сердцебиение. Я верю, что способность удивляться – одна из наших самых мощных врожденных способностей – и одна из самых приятных. Я не перестаю удивляться не только как полярный исследователь и экстремальный путешественник, но и как отец, как книгоиздатель. Я наслаждаюсь собственным изумлением и не люблю, чтобы в этот момент меня отвлекали.

Ученые ищут истину, и я бы не против последовать их примеру, однако это точно не моя стезя. Сколько себя помню, я все время менял свое мнение об окружающем мире. Я удивляюсь ради самого удивления. Удивление и есть моя цель, этакая маленькая экспедиция. Хотя нередко на пути к цели мне открывается знание.

Порой же я изумляюсь вовсе не по собственной воле, а лишь потому, что ничего не могу с этим поделать. Например, когда предчувствую что-то неприятное, когда не дает покоя какая-нибудь мысль или ощущение, я никак не могу успокоиться и все размышляю о том, к чему же все это.

Как-то раз к нам на ужин заглянула моя двоюродная сестра. Она подарила мне сборник стихотворений Юна Фоссе[1]. Когда кузина ушла, я лег в постель и принялся листать книгу. И только я собрался выключить свет, как в моих мыслях завертелась строчка: «Есть любовь, о которой не помнит никто». Что Фоссе имел в виду? Невидимую любовь, впавшую в спячку? А может, он писал о тишине? Я отложил книгу и задумался. Хорошие поэты похожи на первооткрывателей. Им удается подобрать правильные слова, которые заставляют меня погружаться в раздумья так же, как в свое время это делали рассказы о великих экспедициях, которыми я увлекался в детстве. Прежде чем провалиться в сон, я пообещал себе наутро написать Юну Фоссе и узнать у него, что же он хотел сказать.

Ровно через шесть минут после того, как я отправил ему электронное сообщение, Фоссе ответил: «В каком-то смысле с нами говорит тишина». Как будто он сидел и ждал моего письма, хотя это очень маловероятно, ведь мы не общались несколько лет.

И все же тишина призвана именно говорить, а мы должны внимать ей, чтобы использовать ее скрытую силу. «Возможно, все дело в том, что тишина всегда идет рука об руку с удивлением и обладает величием, подобно океану или бескрайней заснеженной равнине. Тот же, кто не застывает в изумлении перед грандиозностью тишины, боится ее. Вероятно, как раз поэтому многие люди так опасаются тишины и поэтому всюду без исключения звучит музыка».

Мне знакома боязнь, о которой пишет Фоссе. Смутное чувство страха перед неизведанным, от которого мне тут же становится не по себе. Чтобы избавиться от этого ощущения, я хватаюсь за первое попавшееся дело, избегаю тишины, фокусируясь на том, что делаю. Отправляю СМС, включаю музыку, слушаю радио или просто позволяю своим мыслям свободно блуждать – вместо того, чтобы на мгновение остановиться и отгородиться от шумного мира. Думаю, мы просто страшимся познать свой внутренний мир. Когда я избегаю самого себя, я чувствую себя трусом.

2

Антарктида – самое безмолвное место из всех, где мне доводилось бывать. Пока я в одиночку шел к Южному полюсу, ни один привычный человеку звук, кроме тех, что производил я сам, не нарушал покоя однообразного пейзажа. Затерянный посреди бескрайней ледяной пустыни, я не только слышал, но и ощущал тишину.

Когда идешь на юг по самому холодному континенту нашей планеты, перед тобой, вплоть до самого горизонта, лишь километры белой равнины. Под тобой – 30 миллионов кубических километров льда, давящих на земную кору.

Через некоторое время, находясь один на один с собой, я увидел, что окружающий ландшафт не такой уж и плоский, как казалось сначала. Лед и снег образовывали абстрактные формы, и однотонная белизна вдруг заиграла бесчисленными оттенками. Вот показался отблеск голубого, а вот – красного, зеленого и розового. Я подумал, что природа начала меняться, но ошибся: начал меняться я сам. На 22-й день похода я сделал запись в дневнике: «Дома можно позволить себе радоваться большим удовольствиям. Здесь же я постепенно учусь ценить самые маленькие радости. Оттенки снега. Свист ветра. Причудливые очертания облаков. Тишину».

Я отчетливо помню, что в детстве меня невероятно завораживала улитка, ведь она могла носить свой домик всюду, куда бы ни отправилась. Во время антарктической экспедиции мое восхищение этим творением природы лишь возросло. Все необходимое снаряжение, запасы провианта и горючего умещались в моих нартах, которые я тащил за собой. У меня не было радиосвязи и интернета, и за пятьдесят дней мне ни разу не довелось открыть рта, чтобы вымолвить слово, или повстречать другое живое существо. День за днем я просто молча шел на юг. Даже когда я злился на поломанное крепление или чуть не проваливался в трещину в леднике, я не ругался. Брань лишь еще больше расстраивает нас, поэтому я никогда не позволяю себе сквернословить во время экспедиций.