Тишина - [79]
Каспер прислушался к квартире. Она зазвучала по-новому. Соня, должно быть, тоже это услышала.
— Это та женщина, — сказала она. — Это она сидела в тюрьме.
Он ничего не отвечал.
— Она вполне могла сидеть за что-нибудь относительно безобидное, — предположила она. — Мы с тобой, да и большинство людей, если бы раскрыли перед властями все карты, точно бы угодили за решетку.
У нее всегда хватало сил для утешения — его, любого другого человека, — и в дни их молодости тоже. На сей раз у нее ничего не получилось.
— Это глёг? — спросил он.
— Саке.
— Береги себя, — сказал он.
И повесил трубку.
3
Таксист высадил его у Странвайен, он тихо открыл дверь вагончика. Стине спала, он сел на стул и стал вслушиваться в ее сон. Она спала совершенно спокойно — ему не было слышно ее снов.
Он просидел так минут пятнадцать. Потом она проснулась и села. Она всегда просыпалась как кошка: только что — глубокое бессознательное состояние, а в следующую секунду — абсолютное присутствие.
— Я хочу тебе кое-что рассказать, — начал он, — и задать несколько вопросов. Это займет какое-то время.
Она дотянулась до телефона и сообщила, что на работу сегодня не придет. Никаких тебе изящных объяснений, которые могли бы облегчить жизнь человеку на другом конце провода, просто лаконичная формулировка — и ничего больше.
Они поехали в южном направлении, свернули с шоссе у Беллевю, оставили машину у станции. Обошли парк Баккен с севера, не обменявшись ни словом, потом миновали Волчьи долины, прошли вверх по поляне в сторону Оленьего пруда, обогнули дворец и сели на скамью перед спуском к морю.
На поляне не слышно было свойственного природе сухого звука, возможно, из-за деревьев, возможно, из-за блестящей поверхности Эресунна — тихая гладь воды для звука тверда как камень — акустика здесь была как в концертном зале: все поверхности твердые, отражающие.
Мартинус когда-то сказал, или написал, что поляна перед Эрмитажем — это земное отражение духовного явления из лучшего мира. В этот момент Каспер его хорошо понимал — находясь там, где они сейчас сидели, можно смириться со звуком Шарлоттенлунда и Хеллерупа, а потом — и со звуками большого города.
— Когда мне было двенадцать лет, я сломал позвоночник, — начал он. — Я выступал в классическом номере с бочками. Ты запрыгиваешь со связанными ногами и завязанными глазами на пирамиду из девяностосантиметровых бочек, на высоту примерно восьми метров, все тебе аплодируют, потом ты прыжками спускаешься вниз и под конец делаешь полное сальто вперед. На высоте метров шести я прыгнул не туда, разбил бочку, ударился о следующую, вся конструкция рухнула и погребла меня под собой. Это были тридцатикилограммовые пивные бочки с завода Карлсберг — я сломал позвоночник и бедро. В Государственной больнице сказали, что я никогда больше не буду ходить и весь остаток жизни меня придется кормить с ложечки и что остаток этот может оказаться довольно коротким. Они закрыли обе двери, прежде чем сообщить это моим родителям, но я все равно все слышал.
Он чувствовал ее сопереживание.
— Это не было страшно, — продолжал он, — это было как будто начинаешь падать. Меня лишили веса — ощущения того, что я обыкновенный двенадцатилетний мальчик, живущий в середине семидесятых. Потом была какая-то пауза, и во время этой паузы я впервые услышал. Я услышал больницу, дорогу домой, вагончик, зимний квартал — как никогда прежде не слышал. Не только сами физические звуки, но и то, как они связаны. Мы, как правило, не слышим мир таким, каков он есть. Мы слышим отредактированную версию. Те звуки, которые нам нравятся, мы вытаскиваем на первый план. Стук и звяканье в кассе, когда подсчитывают выручку. Фанфары, возвещающие о выходе маленькой принцессы цирка, в которую все влюблены. Бурление восьми сотен человек в переполненном шатре. Но те звуки, которые мы не хотим слышать, мы от себя отталкиваем. Звук рвущегося кожаного крепления на парусине. Звуки испуганных лошадей. Звуки туалетов. Тех августовских порывов ветра, которые означают конец лета. А остальные звуки нам неинтересны, мы их приглушаем: звуки транспорта, города, будней. Так уж устроен наш слух. Потому что у нас всегда есть какие-то планы, потому что мы всегда куда-то спешим, и мальчик двенадцати лет — не исключение. Но у меня вдруг не оказалось никаких планов, меня их лишили. И впервые я услышал какую-то часть мира live, неотфильтрованную, без сурдинки.
Он увидел, что глаза Стине посерели. Хотя они бывали и иными. Бирюзовыми, зеленоватыми. А иногда пятнистыми.
— Если ты по-настоящему слушаешь, то все звуки начинают выстраиваться по темам. Они не случайны. Мы живем не в хаосе. Кто-то пытается что-то исполнять. Пытается играть какую-то музыку. Всевышняя. Так я это назвал. Это имя, которое я дал композитору. Сочиняющему эту музыку. Я пролежал три месяца, и тут обнаружилось, что есть улучшение, и со мной начали заниматься гимнастикой. Но само выздоровление осталось в моей памяти лишь слабым воспоминанием. Радовались в основном окружающие. Я же был занят другим. Снова и снова, ненадолго, всегда ненадолго, всегда лишь на мгновение, чувствовать свое тело и слышать ничем не заглушённый мир. Это стало главной целью. Хотя тебе всего лишь двенадцать лет, хотя тебе и не хватает слов все это выразить, но ты знаешь, что всю оставшуюся жизнь тебе суждено теперь слушать по-настоящему. Стремиться к точному воспроизведению мира. Слышать его таким, каков он есть на самом деле. И вместе с этим стремлением возникает страх, что ничего у тебя не выйдет. Прошло двадцать лет. Полжизни прошло. А я не намного продвинулся.
«Фрекен Смилла и ее чувство снега» — самый знаменитый роман датского писателя Питера Хёга. Написанный автором от лица полугренландки-полудатчанки, он принёс автору поистине мировую славу, был переведён на три десятка языков, издан миллионами экземпляров и экранизирован. Эта книга о том, как чувствует себя в большом городе человек, различающий десятки видов снега и льда и читающий следы на снегу как раскрытую книгу. О том как выглядит изнанка современного европейского общества — со всем его благополучием, неуверенностью, азартом и одиночеством — под пристальным, не допускающим неясностей, взглядом человека иной культуры.
Единственная изданная в России антология современной датской прозы позволит вам убедиться, насколько высок уровень этой литературы, и прочувствовать, что такое истинно нордический стиль. Что же объединяет все эти – такие разные – тексты? С проницательностью и любовью к деталям, с экзистенциальной тревогой и вниманием к психологии, с тонким вкусом к мистике и приверженностью к жесткому натурализму, со всей самоиронией и летучей нежностью к миру 23 датских писателя свидетельствуют о любви, иллюзиях, утраченном прошлом, тяге к свету и саморазрушению, о балансировании на грани воды и воздуха, воды и кромки льда.
Первая попытка самоубийства Симону не удалась. Его лучший друг, по имени Питер, уговаривает директора непонятного медицинского учреждения — института нейровизуализации — заняться Симоном. Ценою этой рискованной помощи может оказаться сознание врача, пациента и его друга. Эксперименты уводят всех троих в их детство, в огромную пивную бочку, к сиреневой ящерице на стене детского сада, к проникновению в чужие сны и постепенному и непростому возвращению их собственной памяти. «Твоими глазами» (2018) — последний на сегодня роман знаменитого датского писателя.
«Условно пригодные» (1993) — четвертый роман Питера Хёга (р. 1957), автора знаменитой «Смиллы и ее чувства снега» (1992).Трое одиноких детей из школы-интерната пытаются выяснить природу времени и раскрыть тайный заговор взрослых, нарушить ограничения и правила, направленные на подавление личности.
В своей единственной книге рассказов знаменитый датский писатель предстаёт как мастер малой формы: девять историй, события каждой из которых происходят в ночь на 19 марта 1929 года, объединяют сквозная «ночная» тональность и традиционное для Хёга пристальное, чуть отстранённое и ироническое внимание к наиболее хрупким деталям европейской цивилизации.«Ночные рассказы» — девять историй, действие которых происходит в ночь на 19 марта 1929 года — в разных частях света: в бельгийском Конго, в Париже, в порту Лиссабона, в Копенгагене и, конечно же, «на самом краю Дании».
Питер Хёг (р. 1957) — самый знаменитый современный писатель Дании, а возможно, и Скандинавии; автор пяти книг, переведённых на три десятка языков мира.«Женщина и обезьяна» (1996) — его последний на сегодняшний день роман, в котором под беспощадный и иронический взгляд автора на этот раз попадают категории «животного» и «человеческого», — вероятно, напомнит читателю незабываемую «Смиллу и её чувство снега».
Книга Тимура Бикбулатова «Opus marginum» содержит тексты, дефинируемые как «метафорический нарратив». «Все, что натекстовано в этой сумбурной брошюрке, писалось кусками, рывками, без помарок и обдумывания. На пресс-конференциях в правительстве и научных библиотеках, в алкогольных притонах и наркоклиниках, на художественных вернисажах и в ночных вагонах электричек. Это не сборник и не альбом, это стенограмма стенаний без шумоподавления и корректуры. Чтобы было, чтобы не забыть, не потерять…».
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.