Тишина - [66]

Он услышал нечто, чего не ожидал услышать. Это была любовь. Она исходила от женщины. Она смотрела на лежащего человека. Это в него она была влюблена.

— Сейчас ты расскажешь мне, где она, — сказал Каспер. — И мы не будем затягивать подтяжки.

— Они оба в подвале, — сказала она.

— Так что, мальчик тоже жив?

Она кивнула.

— Зачем они вам нужны?

Когда Каспер произносил это, раздался какой-то стеклянный звук — по меньшей мере, два его зуба оказались сломаны или выбиты.

Она ничего не ответила. Он подтянул подтяжки.

— Я не знаю, — сказал она, — клянусь, я забочусь о ней, о них, пожалуйста, прекрати, пожалуйста!

Он поднялся.

— Возьми меня, пожалуйста, под руку, — попросил он.

Она повиновалась, механически. Открыла дверь. Они пошли по коридору. Дверь в кабинет была открыта. Он сделал знак, она подвела его к столу, к телефону.

Он набрал номер Приюта.

— Мне надо поговорить с Синей Дамой, — сказал он.

Прошло полминуты — и она взяла трубку. Его сознание то включалось, то отключалось, то включалось, то отключалось.

— Слушаю.

В последний раз он слышал этот голос год назад.

— Возможно, оба ребенка живы, — сказал он. — И находятся в подвалах под «Кононом» — зданием, построенном на намытой территории напротив Типпена в Норхауне. Я хотел сам их забрать. Но мне тут кое-что помешало.

Ее звучание не изменилось. Может, она и на известие о конце света ответила бы все тем же ровным голосом.

— Мы свяжемся с полицией, — сказала она.

Он оперся о стол, слышно было плохо, мелкие отверстия микрофона и динамика были залиты кровью.

— Мне тут надо кое с чем разобраться, — сказал он. — А потом я приду за оплатой.

— Обязательно приходите.

Он положил трубку.

Лифт работал, они спустились на три этажа вниз, остановились, дверь открылась. Снаружи у двери стоял Франц Фибер. Он вошел в лифт. Лифт поехал дальше вниз. Франц вытянулся и взглянул на его макушку.

— Трещины, — констатировал он. — У тебя перелом черепа.

Каспер ухватился за молодого человека здоровой рукой, его почти пронесли через двор. Он слышал, как кровь капает на плиты, — нежный, едва слышный звенящий звук, очень отличающийся от звука водяных капель из-за большей вязкости.

В тот момент, когда они вступили в тень внешней стены, во всем дворе зажглись прожекторы. Ногами он чувствовал множество ступенек. Они открыли дверь и вошли в стеклянную будку. Зеленый адмирал был все еще растерян, Каспер это слышал. Но это было ничто по сравнению с тем, каким он стал теперь, он уставился на Каспера, на женщину и, узнав ее, замер. Каспер чувствовал, что необходимо что-то сказать. Не можем же мы оставить своих ближних, которым причинили неудобство, в полной растерянности.

Многие люди думают, что они в этой жизни купили билет на Гилберта и Салливана.[53] Но лишь с большим опозданием обнаруживают, что жизнь — это фрагмент гибельной музыки Шнитке.

— Аске решил, что яйцо маловато, — пояснил он. — А вы ведь знаете его темперамент.

Оказавшись на улице, Каспер отпустил руку женщины. Она не сделала дальше ни шагу. Вместе с Францем они дошли до машины. Женщина по-прежнему стояла неподвижно. Касперу удалось забраться на сиденье.

— Нам надо попасть на кольцевую, — сказал он.

— У тебя кровотечение, — сказал Фибер.

— Любое венозное кровотечение можно остановить за десять минут. Нежными, но уверенными нажатиями.

— У тебя только две руки.

На перекрестке в конце Сункрогсгаде они повернули на север. Все огни перед глазами Каспера сливались в единое целое. Франц Фибер развернулся. Каспера откинуло к двери.

— Полицейский кордон, — сообщил молодой человек.

Они выехали на Странбульвар. Потом на Ягтвай. Каспер нашел пачку тканевых салфеток. Сложил их, сделав из них компресс. Попытался привязать его полотенцем. Салфетки намокали, как только он их прикладывал. У него поднималась температура. Сидящий рядом с ним молодой человек начал плакать.

Вот в чем проблема с учениками. Стоит только мастеру зажечь в ученике неистовый огонь, как возникает опасность, что тот сгорит. Посмотрите на сыновей Баха. Никто из них так всерьез и не стал знаменитым после папочки. А Юнг? Он так никогда полностью и не стер следы топтавшего его Фрейда.

— Оба ребенка живы, — сказал Каспер.

— Тебе надо в больницу.

— Потом, у нас есть еще несколько дел.

— Посмотри на себя.

— Нам осталось всего ничего. Как говорила святая Тереза из Лизье: Je choisis tout — я выбираю все.

Каспер опустил стекло. Температура — это реакция на физические повреждения, он помнил это по своим несчастным случаям на манеже с тех времен, когда еще работал акробатом. Прохладный ветер приносил облегчение. Хуже было с усталостью — она связана с потерей крови.

Они ехали по Ягтвай — улице, разделяющей центр Копенгагена и остальные районы. Свернули на Тагенсвай, переехали через Озера. Никогда прежде город не звучал таким образом. У него появился призвук какого-то фокуса. Звучание напоминало о рождественском вечере или о времени, когда по телевизору показывают решающий матч по футболу. Но звук был более интенсивным. Гораздо более напряженным. Люди прислушивались к блокированному району. В тревожном ожидании новых толчков. Они прислушивались все вместе. Это была, хотя и не хотелось этого признавать, общность людей, которые прекрасно осознают, что им, возможно, придется умереть вместе. Падре Пио однажды сказал верующим, что лучшее место для молитвы — самолет, терпящий аварию. «Если все вы в это мгновение действительно сосредоточитесь на молитве, — сказал он, — то неизбежно осуществится Божий промысел».