Тишайший царь и его время - [5]

«посланник приходил от шведского Карла короля, думный человек, а имя ему Уддеудла. Таков смышлен: и купить его, то дорого дать что полтина, хотя думный человек; мы, великий государь, в десять лет впервые видим такого глупца посланника!» Насмешливо отозвавшись вообще о ходах шведской дипломатии, царь продолжает: «Тако нам, великому государю, то честь, что (король) прислал обвестить посланника, а и думного человека…

Хотя и глуп, да что же делать? така нам честь!» В 1666 году в очень серьезном письме сестрам из Кокенгаузена царь сообщал им подробности счастливого взятия этого крепкого города и не удержался от шутливообразного выражения: «а крепок безмерно: ров глубокой — меньшей брат нашему Кремлевскому рву; а крепостью — сын Смоленскому граду; ей, чрез меру крепок!» Частная, не деловая переписка Алексея Михайловича изобилует такого рода шутками и замечаниями. В них нет особого остроумия и меткости, но много веселого благодушия и наклонности посмеяться.

VI

Алексей Михайлович, хотя и получил от своих современников прозвище Тишайшего, был однако, весьма вспыльчив. Вспылив на кого-нибудь он давал волю языку, награждая провинившегося нелестными эпитетами.

Но гнев у Алексея Михайловича очень быстро проходил и он снова становился весел, приветлив и ласков с членами семьи, придворным людом и боярами.

«Алексей Михайлович, — пишет С. Платонов, — и в своем гневе не постоянен и отходчив, легко и искренно переходя от брани к ласке. Даже тогда, когда раздражение государя достигало высшего, предела, оно скоро сменялось раскаянием и желанием мира и покоя. В одном заседании боярской думы, вспыхнув от бестактной выходки своего тестя боярина И. Д.

Милославского, царь изругал его, побил и пинками вытолкал из комнаты.

Гнев царя принял такой крутой оборот, конечно потому, что Милославского по его свойствам и вообще нельзя было уважать. Однако добрые отношения между тестем и зятем от того не испортились: оба они легко забыли происшедшее. Серьезнее был случай со старым придворным человеком родственником царя по матери Родионом Матвеевичем Стрешневым, о котором Алексей Михайлович был высокого мнения. Старик отказался, по старости, от того, чтобы вместе с царем «отворить» себе кровь. Алексей Михайлович вспылил, потому что отказ представился высокоумием и гордостью, — и ударил Стрешнева. А потом он не знал, как задобрить и утешить почитаемого им человека, просил мира и слал ему богатые подарки.

Но не только тем, что царь легко прощал и мирился доказывается его душевная доброта. Общий голос современников называет его очень добрым человеком. Царь любил благотворить. В его дворце в особых палатах на полном царском иждивении жили так называемые «верховые (то есть дворцовые) богомольцы, «верховые нищие» и «юродивые». «Богомольцы были древние старики, почитаемые за старость и житейский опыт, за благочестие и мудрость. Царь в зимние вечера слушал из рассказы про старое время о том, что было «за тридцать и за сорок лет и больши». Он покоил их старость также, как чтил безумие, Христа ради юродивых, делавшее их неумытными и бесстрашными обличителями и пророками в глазах всего общества того времени. Один из таких юродивых, именно Василий Босой или «Уродивый», играл большую роль при царе Алексее, как его советник и наставник. О «брате нашем Василии» не раз встречаются почтительные упоминания в царской переписке. Опекая подобный люд при жизни, царь устраивал «богомольцам» и «нищим» торжественные похороны после их кончины и в их память учреждал «кормы» и раздавал милостыню по церквам и тюрьмам. Такая же милостыня шла от царя и по большим праздникам; иногда он сам обходил тюрьмы, раздавая подаяние «несчастным». В особенности пред «великим» или «светлым» днем Св.

Пасхи, на «страшной» неделе, посещал царь тюрьмы и богадельни, оделял милостыней и нередко освобождал тюремных «сидельцев», выкупал неоплатных должников, помогал неимущим и больным. В обычные дни той эпохи рутинные формы «подачи» и «корма» нищим Алексей Михайлович сумел внести сознательную стихию любви к добру и людям».

Отец Петра I, по словам С. Платонова «ревниво оберегал чистоту религии и, без сомнения, был одним из православнейших москвичей; только его ум и начитанность позволяли ему гораздо шире понимать православие, чем понимало большинство его современников. Его религиозное сознание шло несомненно дальше обряда: он был философ-моралист; и его философское мировоззрение было строго-религиозным. Ко всему окружающему он относился с высоты религиозной морали, и эта мораль, исходя из светлой, мягкой и доброй души царя, была не сухим кодексом отвлеченных нравственных правил, суровых и безжизненных, а звучала мягким, прочувствованным, любящим словом, сказывалась полным ясного житейского смысла теплым отношением к людям. Склонность к размышлению, вместе с добродушием и мягкостью природы, выработали в Алексее Михайловиче замечательную для того времени тонкость чувства, поэтому и его мораль высказывалась иногда поразительно хорошо, тепло и симпатично, особенно тогда, когда ему приходилось кого-нибудь утешать».