Тиран - [8]

— Кальк, клянусь богами! — закричал Киний и спрыгнул на гальку, чтобы обнять встречающего.

Кальк в ответ тоже обнял его, потом обхватил борцовской хваткой, и под крики чаек они принялись бороться на берегу. Кальк бросился Кинию в ноги, чтобы уронить. Киний ухватил его за шею, как крестьянин, борющийся с теленком. Оба со смехом выпрямились, Кальк поправил хитон на мускулистой груди, а Киний стряхнул песок с ладоней.

— Десять лет, — сказал Кальк.

— Изгнание как будто пошло тебе на пользу, — ответил Киний.

— Поистине. Я не хотел бы вернуться.

Тон Калька свидетельствовал, что он вернулся бы, если бы мог, да гордость не позволяет сознаться в этом.

— Ты получил мое письмо?

Киний терпеть не мог просить гостеприимства — участь любого изгнанника.

— Не будь дураком. Конечно, получил. И письмо, и твоих лошадей, и твоего гиперета с его шайкой разбойников. Я целый месяц кормлю их. Кое-что подсказывает мне, что у тебя нет ни гроша.

Киний ощетинился:

— Я заплачу… — начал он.

— Конечно, заплатишь. Киний, я был в твоем положении. — Кальк небрежно указал факельщику на вещи Киния, и тот, хмыкнув, с тяжелым вздохом взвалил мешок на плечо. — Не будь слишком гордым. Я выжил благодаря твоему отцу. Мы с сожалением услышали, что он умер… а ты изгнан, конечно. Афины — город неблагодарных. Но мы здесь тебя не забыли. К тому же кормчий сказал, что ты помог спасти судно, а ведь на нем мой груз. Я, вероятно, в долгу перед тобой.

И он мимо Киния посмотрел в тусклом свете факела на другого человека, спрыгнувшего с борта.

Спартанец наклонился (длинные локоны закрыли его лицо) и громко поцеловал камни берега. Потом подошел к Кинию и нерешительно остановился за его плечом.

Киний показал на него.

— Это Филокл, гражданин… Митилены.

Паузу он сделал сознательно. Он видел на лице Калька смущение, даже гнев.

— Он спартанец.

Киний пожал плечами.

— Я изгнанник, — сказал Филокл. — И нахожу, что в таком положении есть свои преимущества: изгнанник не в ответе за деяния своего города.

— Он с тобой? — спросил Кальк.

Киний видел, что изгнание сказалось на его гостеприимстве и желании соблюдать приличия. Кальк привык распоряжаться.

— Афинянин спас мне жизнь. Вытащил из моря, когда силы почти оставили меня.

Спартанец был тучным. Киний раньше никогда не видел тучного спартанца. В море он этого не замечал, но сейчас, в свете факела, заметил.

Кальк повернулся на пятках — поступок в любых обстоятельствах грубый, а сейчас — намеренное оскорбление — и пошел вверх по берегу.

— Хорошо. Конечно, он тоже может остановиться у меня. Уже поздно, Киний. Приберегу вопросы «что случилось с тем-то и тем-то» на завтра.

Если спартанец оскорбился, он ничем этого не выдал.

— Ты очень добр, господин.

Несмотря на несколько дней тяжких трудов и тревожные ночи, Киний проснулся с первым светом и, выйдя во двор, увидел заспанных рабов, несущих воду из источника на кухню. Филокла уложили на пороге, как слугу, но это как будто его не задело: он все еще спал и громко храпел. Киний полюбовался рассветом и, когда стало достаточно светло, прошел по переулку за домом к загону. Здесь паслось два десятка лошадей. Киний с удовольствием отметил, что почти все эти лошади принадлежат ему. Он пошел вдоль загона и вскоре увидел то, что искал: небольшой костер на удалении и рядом с ним человека с коротким копьем в руке. Киний пошел по неровной земле. Часовой узнал его, и все проснулись — девять обросших бородами человек с кривыми ногами конников.

Киний поздоровался с каждым. Все это были профессиональные воины, в шрамах, конники с двенадцатилетним военным опытом, но ни у кого из них не было ни денег, ни друзей, чтобы претендовать на гражданство в городе. Антигона, галла, в любом городе скорее обратят в раба, чем сделают гражданином; как и его друг Андроник, он начинал в числе наемников, посланных Сиракузами. Все остальные были из состоятельных; родные города либо больше не хотели их видеть, либо исчезли с лица земли. Ликел — из Фив, разрушенных Александром. Кен — из Коринфа, любитель литературы, образованный, с таинственным прошлым. Очевидно, некогда богатый человек, не имеющий возможности вернуться домой. Агий — из Мегары или из Афин, бедняк благородного происхождения, не знающий другой жизни, кроме войны. Гракх, Диодор и Лаэрт — все афиняне, последние из афинян, прошедшие с ним по всей Азии. И все они теперь изгнанники без гроша за душой.

Последним подошел Никий, его бессменный гиперет на протяжении шести лет, и они обнялись. Никий старше остальных, ему уже почти сорок. В густых черных волосах седина, на лице шрам, полученный во время Персидской войны. Он родился рабом в афинском борделе.

— Все, кто остался. И все лошади.

Киний кивнул, заметив в загоне своего любимого светло-серого боевого коня.

— И те и другие — лучшие из лучших. Всем ли известно, куда мы направляемся?

Большинство еще не вполне проснулись. Антигон — атлет — уже разминал икры. Все отрицательно покачали головами, без особого интереса.

— Архонт Ольвии предложил мне плату за то, что я создам и обучу для него конницу — конную стражу. Если мы ему угодим, он сделает нас гражданами.