Тиран - [157]

Дальше к западу, между поросшим дубами «большим пальцем» и флангом ветеранов, трава кишела пельтастами и фракийцами; фракийские плащи виднелись и среди деревьев: там продолжалась схватка с синдами, которые удерживали свои позиции до конца и чьи стрелы создавали границу слева.

Эвмен нападет на фракийцев. Он победит или потерпит поражение, но в любом случае левый фланг устоит.

Мемнон и Филокл бьются с лучшими силами македонцев, и, что бы ни сделал Киний, исход их битвы он не может изменить.

На северном конце гряды у края водоворота толпились Травяные Кошки и ольвийцы, лишившиеся руководства.

Золотой наконечник стрелы проник глубоко, зверь был ранен, но золотые мужчины и женщины падали наземь. Киний больше не видел Зоприона, но читал его мысли. Зоприон должен решить, что золотая стрела — последний резерв, а в золотой шапке — царь саков.

И тут далеко на западе в море травы вновь всплеснуло золото. Сердце у Киния екнуло. Царь.

Еще только середина утра. Надо продержаться час. Еще один отвлекающий маневр позволит выиграть время и сохранить людям жизнь. Если держится правый фланг, удержится и центр, и, когда царь придет, ольвийцы будут живы. Но если правый фланг не выдержит, царь придет лишь для того, чтобы зажечь погребальные костры погибшим. А если царь медлит сознательно…

Киний повернулся к Патроклу, который выглядел старше своих пятидесяти лет.

— Следуйте за мной, — велел он.

Не сказав больше ни слова, он начал спускаться с северного края гряды. Даже с оконечности гряды он видел далеко на равнине штандарт с конским хвостом. И задумался, что произойдет, если он откажется встретить свою участь и просто уедет.

Он рассмеялся.

Сделал знак людям Никомеда, которые пили воду, и те снова сели верхом, увеличив его отряд.

Дальше к востоку пересаживались на свежих лошадей Травяные Кошки, десяток воинов Диодора — и сам Диодор.

— Эти господа подарили нам свежих коней, — сказал Диодор. Его шлем исчез, рыжие волосы казались на солнце совсем светлыми. У него была опасная рана на плече, одна петля нагрудника разрублена. — Здесь было жарко. Я думал, мы отступим?

Киний пожал плечами.

— Поздно.

Диодор сражался со своим панцирем. Ситалк протянул ему кожаный ремень. Вдвоем они привязали нагрудник плотнее. Никий собирал выживших в один отряд.

— Где царь? — спросил Диодор.

Киний плетью показал на запад.

— Царь идет, — сказал он.

Люди бросали свои дела, прислушивались, и он крикнул, показывая на поднимающуюся за театром битвы пыль:

— Царь идет!

Эти слова пронеслись по равнине, как огонь по сухой траве.

Диодор цинично улыбнулся.

— Конечно, идет, — сказал он и хлопнул Киния по спине. — Поехали навстречу.

Киний сделал плетью знак, и ольвийцы последовали за ним, а справа плотным отрядом ехали Травяные Кошки.

Они ехали на север, и к ним присоединялись все новые люди — раненые и те, с кого хватило битвы, но кто сейчас изменил свои намерения. Киний никого не бранил. Он только собирал всех, не отрывая взгляда от штандарта с конским хвостом.

Все саки и все македонцы смотрели на этот штандарт. Для одних священный знак, для других — знак присутствия царя. Киний собирал людей, а центр водоворота перемещался, двигался на север, вырывая из боя тех, кого удавалось вырвать.

Земля просохла, и смертоносное облако праха наконец начало подниматься.

Двигаясь на север, Киний продолжал наблюдать за боем. Лошади македонцев устали — устали не от битвы, а от похода в целом, и если саки отступят, македонцы не смогут их преследовать. Поэтому он невозбранно выводил своих людей из боя, а македонцы ничем не могли ответить, только смотрели.

На это ушло время, и он успел увидеть слишком много. Придавленное конем Аякса тело Никомеда на расстоянии длины копья от изувеченных останков предателя Клеомена. Ликела со сломанным копьем, прошедшим через все тело, и пухлого, похожего на жреца Агия с разрубленными лицом и шеей: он больше никогда не будет читать наизусть Поэта. Ольвийская конница приняла на себя главный удар первого македонского натиска и дорого заплатила за это.

Варо, вождя Травяных Кошек, с его приближенными окружало кольцо мертвых врагов, словно крепость на холме. Выжившие были мрачны.

Киний собрал их всех и, пока внимание врага оставалось прикованным к штандарту с конским хвостом, двинулся на север.

И тут штандарт упал.

Все саки закричали, и, несмотря на то, что тысячи голосов звучали невнятно, Киний разобрал слово. Саки кричали:

— Бакка!

К этому времени с Кинием было почти двести человек: ольвийцы и пантикапейцы, Диодор и Андроник, Кен и Ателий, Герон и Лаэрт с перевязанной рукой; два десятка Травяных Кошек и горсть окровавленных Стоящих Лошадей, а также Никий, Патрокл и его отряд. Он прошел вдоль фланга так далеко, как сумел решиться, и молился Афине, чтобы его двум сотням, как удару Кам Бакки, удалось еще на несколько минут отвлечь внимание Зоприона и его войска. Солнце в небе стояло высоко над облаком пыли.

Он показал туда, где упал штандарт.

— Там Зоприон! — крикнул он все еще сильным голосом. Ситалк вложил ему руку копье.

Киний посмотрел на друзей. За рекой нет никакого дерева, и он не на той лошади, нет брода, вообще все это — чистое безумие. Но ощущение победы, пронизывавшее его, именно то самое, и поэтому он знал, что час пробил. И хотел увидеть, чем все кончится.