Тиран - [154]

— Они идут, — сказал Патрокл.

Киний подъехал к краю гряды. Таксис преодолевал брод. Строй его был нарушен, потому что все старались подойти ближе к северному краю. Киний сразу понял, что это менее обученный таксис из тех двух, что он видел.

Он повернулся к своим военачальникам.

— Начинаем, — сказал он, чувствуя, как бьется сердце; все утреннее спокойствие куда-то исчезло, руки дрожали, как листва на ветру. — План вы знаете, — сказал он высоким от напряжения и страха голосом.

Филокл сдвинул шлем назад. Спартанец опять был голый, если не считать перевязи с мечом. В руке он держал черное копье. Передав копье Кам Бакке, он подошел к Кинию и обнял его.

— Иди с богами, брат, — сказал он. Потом снова взял у изваяния на коне копье и сжал ей руку. — Иди с богами, — сказал он и ей.

Люди Филокла уже построились слева от ольвийской фаланги. Филокл надвинул шлем на свои умащенные маслом, прекрасно расчесанные волосы, взмахнул копьем и понесся вниз по склону, не обращая внимания на тропу; он проскакал перед своим отрядом, прежде чем Арни успел привести Кинию нового коня. Воины взревели.

Никий протянул Кинию яблоко. Крепкое, хоть и прошлогоднее.

— Кам Бакка принесла целый мешок, а ты не завтракал, — сказал он.

Киний откусил яблоко, и его пленил запах; он вспомнил Экбатану и Петрополис, Александра и Артемиду, подумал о победе.

У его ног плохо обученный македонский таксис пытался восстановить строй. Люди кузнеца на «большом пальце» безжалостно обрушивали потоки стрел на не прикрытый щитами фланг таксиса, убивая — немного, но достаточно, чтобы весь прямоугольник шарахался от «большого пальца», так же как при переходе через брод. Пока не появятся псилои и не очистят «большой палец», им придется терпеть. А перейдя через реку, они вынуждены были повернуть направо, чтобы встать лицом к отряду Мемнона — маневр трудный и в спокойное время, а под стрелами синдов тем более.

За таксисом новичков шли ветераны. Они в строгом порядке перешли реку и начали строиться слева от более молодых. Первый таксис должен был закрепиться на реке, тогда как перед ветеранами стояла более трудная задача — пересечь открытое пространство слева, где всадники-саки уже готовы были пустить стрелы в фалангитов.

Со своего наблюдательного пункта Киний видел, что к переправе готовится конница. Теперь Зоприон уже не может уйти.

— Он допустил ошибку, — негромко сказал Киний. И опять откусил от яблока.

Никий насмешливо спросил:

— Достаточно серьезную, чтобы уравновесить то, что мы троекратно уступаем ему в числе? — Он обвел рукой поле внизу. — Как по-твоему, сколько продержатся наши городские гоплиты? И где этот проклятый царь?

Киний снова откусил от яблока и принялся старательно жевать: это помогало скрыть, как он нервничает, как что-то сжимается у него в желудке.

— Да, это вопрос, — ответил он.

Никий кивнул.

— Твой глупый героизм дал ему время, нужно это признать. — Он повернулся и взглянул на Киния. — Он способен позволить тебе умереть, гиппарх, чтобы получить женщину?

Справа показались всадники в красных плащах, прикрывая фалангу ветеранов, а дальше основная масса конницы — македонцы и фракийцы. Там должен находиться Контос, он пытается построить своих людей лицом к сакам. Людей на усталых лошадях.

Киний принял решение. Он как можно дальше отбросил огрызок яблока — еще один мальчишеский жест, — сел на запасного боевого коня, крупной сакской породы. Крупный, но это не Танатос.

— Патрокл, оставайся на месте. Постройся справа от саков. — Он повернул голову коня. — Следуй за мной, — велел он Никию и начал спускаться по тропе.

Прямо через болото — тропа сплошная грязь, но почва уже начала подсыхать; потом проследовал перед фронтом конного отряда Эвмена.

— Жди здесь моего приказа, — сказал Киний Эвмену.

Тот приложил руку к груди.

Киний поехал к Мемнону. Македонцы находились в полустадии отсюда, и Мемнон не отрывал от них взгляда.

Киний натянул узду.

— Мы атакуем — немедленно. Оттеснишь необученный таксис вправо, — сказал он. — Важен каждый шаг. Пусть подойдут по полю так близко, как ты решишь, а потом постарайся оттеснить их вправо.

Щит Мемнона упирался нижним краем ему в ноги, а шлем был сдвинут назад. Он оторвал взгляд от македонцев ровно настолько, чтобы победоносно улыбнуться.

— Разве я не говорил тебе, что дойдет до этого? Натиск копейщиков. На македонцев. — И отвернулся от Киния со словами: — Тебе пора уезжать, гиппарх. Скоро здесь будет грязно. — И, как только Киний тронул лошадь с места, Мемнон взревел: — Копья и щиты! — как старый бык, принимающий вызов.

Киний ехал вдоль войска и видел, как все ольвийцы опускают шлемы на лоб, берут шит в руку и поднимают. Киний приветственно поднял меч, и ему ответили криками.

— Тишина! — крикнул Мемнон. — Кричат пусть те, кто не умеет воевать.

Все смолкли. Справа от Киния фаланга пантикапейцев повторила эти действия. Эти два отряда не разделял и шаг.

Киний подъехал к отряду Филокла. Сам Филокл стоял с правого края. Киний наклонился. Глаза под шлемом были чужие, свирепые, звериные.

— Когда ударишь, тесни направо! — крикнул Киний. — Важен каждый шаг!

Он показал на поле, где всего в ста шагах от них шли македонцы. Фаланга ветеранов маршировала, как на параде. Вторую фалангу все еще осыпали стрелами синды, и в тех рядах, что ближе к реке, царил беспорядок. Люди на флангах смотрели только в сторону дубов; оттуда летели стрелы, и воины с криком падали. Немногие, но этого хватало. В переднем ряду зияла огромная брешь, и соседние ряды не смыкались — да и весь таксис отступал от мучителей, засевших на речном берегу.