Тиран - [11]

Киний не видел, что вокруг собрались все посетители гимнасия. Мир его сузился до собственных обмотанных кожей рук и рук противника, его глаз и торса. Они стремительно наносили удары, парируя их предплечьем или подставляя грудь, чтобы самому ударить в голову.

Обмен ударами закончился под гром аплодисментов, и бойцы разошлись. Они с опаской смотрели друг на друга, все еще охваченные демоном[22] схватки, но вот напряжение спало, и они снова стали всего лишь смертными в провинциальном гимнасии. И тепло пожали друг другу руки.

— Еще? — спросил мальчик, но Киний покачал головой.

— Так хорошо больше не будет. Остановимся на этом. — И, помолчав, добавил: — Ты очень хорош.

Мальчик с искренней скромностью потупился.

— Я действовал как мог быстро. Обычно я так не делаю. Ты лучше всех здесь.

Киний пожал плечами и через голову мальчика стал объяснять его отцу, какой талантливый у него сын. Отличный способ приобретать друзей в гимнасии. Всегда можно похвалить мастерство и проворство.

Киний чувствовал себя счастливым. Но ему нужны были массаж и отдых; он сказал об этом, отклоняя приглашения к новым схваткам, однако кто-то заметил, что собираются метать копья, и тут он не устоял. Вместе со всеми вышел наружу и почувствовал угрызения совести: Филокл, забытый или нарочно оставленный без внимания, занимался бегом на поле, где паслись овцы.

Киний не знал, что ему делать со спартанцем, который как будто стал от него зависеть. Люди благородного происхождения не должны так держаться, но Киний подозревал, что, если бы его выбросило на чужой берег, неимущего и бездомного, он вел бы себя не лучше. Он помахал рукой. Филокл помахал в ответ.

Раб отогнал овец на край поля, и мужчины начали метать копья. Это не было настоящее соревнование: более пожилые, кому не удавался первый бросок, могли бросать вторично и даже в третий раз, пока не получали удовлетворения, в то время как молодым приходилось довольствоваться всего одним броском. На Олимпийских играх так никогда не бывает, но здесь приятно было полежать на траве (стараясь не угодить в катышки овечьего помета) и, покуда тени укорачивались, наблюдать за соревнованием всех свободных граждан общины. Киний сознавал, что ноги у него кривые, а тело несовершенно, но, уже доказав свои способности атлета, он стал теперь одним из них и мог неторопливо беседовать с Изоклом об урожае маслин в Аттике и о трудностях перевозки оливкового масла.

Кальк с громким криком метнул копье, и оно заставило одну из овец бежать непривычно резво. Кальк рассмеялся.

— До сих пор это лучший бросок. Хочу повторить: овцы мои, и мы могли бы сегодня поесть баранины.

Кинию выпало бросать предпоследним, Филоклу — последним; почетная очередь досталась им как гостям. Диодор бросил раньше и без крика: бросок хороший, уступил только броску Калька. Большинство остальных граждан метали вполне сносно, но юный Аякс удивил Киния слабым броском. Изокл посрамил сына, добросив копье почти до самой дальней отметки, и принялся подшучивать над ним.

Киний привык бросать со спины лошади и метнул недостаточно высоко, но все равно бросок получился дальний — овцы снова разбежались от упавшего близко к ним копья.

Кальк поморщился.

— Ты стал настоящим атлетом, а я в изгнании обрастаю жиром, — сказал он.

Филокл перебрал несколько копий, прежде чем выбрать одно. Он подошел к Кальку, который заговорил о делах с другим человеком.

— Непохоже на спор атлетов. А я спартанец.

Он сказал это с улыбкой — у тучного спартанца было своеобразное чувство юмора.

Кальк не понял шутки. Наклоном головы он показал, что его перебили.

— Если можешь бросить лучше нас, давай посмотрим.

Филокл, уязвленный, показал на овец.

— Сколько за то, что попаду в овцу?

Кальк, вернувшись к разговору, пропустил его слова мимо ушей, но успел повернуть голову и увидеть бросок Филокла; тот изогнулся и едва не взлетел над землей. Копье, пушенное его рукой, высоко взвилось и начало быстро опускаться. Оно остановило овцу, и та растопырила все четыре ноги; упавшая с неба молния пробила ей череп и пригвоздила к земле.

Мгновение все пораженно молчали, затем Киний зааплодировал. Все подхватили рукоплескания и стати подшучивать над Кальком из-за овцы, предлагая за нее несуразные цены. Кальк рассмеялся. Казалось, весь город стремится угодить Кальку. Кинию это не понравилось.

Изокл показал на поле.

— Побегаем?

Все согласились, разметили расстояния и побежали — вначале группой, потом лучшим бегунам это наскучило и они ушли вперед. Трижды обогнули поле — хорошее расстояние — и завершили бег во дворе гимнасия. Киний пришел одним из последних; все добродушно посмеивались над его ногами. Потом все вместе направились в баню.

Усталый и чистый, с несколькими синяками и ощущением эвдаймии[23], которое обязательно возникает после гимнасия, Киний шел рядом с Кальком. Диодор с несколькими молодыми людьми отправился взглянуть на рынок.

— Ты мог бы неплохо жить здесь, — неожиданно сказал Кальк. — Ты всем понравился. Эти твои войны — не занятие для мужчины. Защита своего города — другое дело. Но наемник? Ты зря растрачиваешь то, что дали тебе боги. И однажды получишь варварский меч в живот, и все. Оставайся здесь, купи поместье. Женись. У Изокла есть дочь — приятное личико, умная, хорошая хозяйка. После праздника Геракла я выдвину тебя на гражданство. Клянусь Зевсом, после сегодняшнего кулачного боя тебя приняли бы и сейчас.