Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего - [9]

свою партию. Он идет вслед за своей»[51]. Став премьер-министром, Дэвид Кэмерон применял схожую тактику в отношении Эда Милибэнда с момента его прихода к руководству лейбористами, явно надеясь на то, что эпитет «слабак» приживется[52]. Милибэнд смог отплатить тем же, когда в июле 2012 года попытка сделать палату лордов в большей степени выборным законодательным органом провалилась в результате массового бунта рядовых депутатов-консерваторов. Он заявил, что Кэмерон «утратил контроль над своей партией», а неповиновение заднескамеечников фракционному руководству демонстрирует «слабость» премьер-министра[53]. С тех пор попытки одного лидера приписать другому слабость повторялись с унылой регулярностью. Попытки изобразить руководителя конкурирующей партии в качестве «слабого лидера» стали обычным явлением и в ряде других стран. Так, например, после избрания Стефана Диона лидером Либеральной партии Канады в 2006 году консерваторы постоянно проводили в массы мысль о том, что он «слаб»[54]. (Из всех стран Содружества, использующих Вестминстерскую систему государственного управления, не исключая и породившую ее Великобританию, кажется, именно для Канады характерны премьер-министры с преобладающим влиянием на свою партию, даром что они «прагматичны, нехаризматичны и даже скучны»[55].) Политики, очевидно, считают, что, нацепив ярлык «слабый» на своего оппонента, они получают преимущество среди избирателей. Разумеется, субъективное восприятие лидера имеет определенное электоральное значение, но полагать, что «в наше время от этого зависит победа или поражение»[56], слишком большое преувеличение.

Коллективное руководство представляется более эффективной моделью по сравнению с политическим лидером-повелителем. Передача огромных властных полномочий в одни руки неприемлема в условиях демократии, а правительство, в котором только один человек достаточно компетентен (а в отдельных случаях — считает себя вправе) произносить решающее слово по любому вопросу, выглядело бы отнюдь не блестяще. В случае с авторитарными режимами олигархическое руководство обычно является меньшим злом по сравнению с диктатурой одного человека. Кроме того, сильное личное лидерство может означать разные вещи в зависимости от контекста. Оно не только менее уместно, чем это принято считать, но зачастую отличается от того, чем стремится выглядеть. Те, кто ведет, сами бывают ведóмыми, а лидеры, гордящиеся своим умением давать отпор оппонентам, даже (в некоторых случаях — и особенно) в рядах собственной партии могут заискивать перед представителями других групп интересов. Иными словами, между впечатлением о себе как о сильном руководителе, которое хотели бы производить многие политики, и значительно более сложной реальностью может лежать целая пропасть. Если использование понятия силы в качестве критерия целесообразности руководства является одним элементом мифа о сильном лидере, то другим является то, что в условиях демократии широко разрекламированная сила лидера — зачастую не более чем блеф или иллюзия.

В странах, совершающих переход от авторитарного правления к демократии или к разнообразным промежуточным гибридным режимам, понятие сильного лидера может принимать еще более опасные формы, чем в устоявшихся демократиях. В опросе, проводившемся в тринадцати посткоммунистических странах Европы в 2007 году, исследовалось отношение к утверждению, что «стоит поддерживать лидера, который сможет разрешить нынешние проблемы [данной страны], даже если он уничтожит демократию»[57]. В восьми странах идею «сильного лидера» и антидемократический настрой разделяли более трети респондентов. Согласие с утверждением выразили более 40 % опрошенных в Венгрии, России и Латвии, а в Болгарии и Украине эта цифра превысила 50 %. Наименьшее согласие с утверждением было отмечено в Чешской Республике (16 %) и Словакии (15,3 %), что неудивительно, поскольку, являясь частями Чехословакии, именно эти страны получили самый большой опыт жизни в условиях подлинной демократии, особенно в период между мировыми войнами, по сравнению с остальными странами — участницами опроса. Однако одной из стран, в которых менее четверти населения предпочло сильного лидера, стала Беларусь (24,6 %), которая практически не имела никакого опыта демократии, находясь в составе Советского Союза. Более того, бóльшую часть постсоветского периода своей истории эта страна управлялась самым авторитарным из европейских режимов. В этом конкретном случае граждане могли воочию убедиться в том, что сильный лидер со все более усиливающимися диктаторскими наклонностями в лице правящего в их стране с 1994 года Александра Лукашенко не является решением их проблем[58].

В некоторых случаях, таких, как война или кризис, появляется потребность в пламенных лидерах. Иногда по ним тоскуют и во времена, когда вполне достаточно более прозаичного руководства. Чаще всего пламенных лидеров называют харизматичными. Изначально слово «харизма» означало божий дар. В рамках концепции, созданной Максом Вебером, харизматик — прирожденный лидер, тот, кто обладает особыми, даже сверхъестественными талантами, и чья руководящая роль ни в коей мере не зависит от государственных институтов или от занимаемой должности. В харизматичном лидере видели пророка и героя, а следование за ним считалось подвигом веры. Для Вебера понятие харизмы являлось «ценностно нейтральным»