Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего - [23]
Государственное устройство и федеральное разделение властей в США установили принципиально новые ограничения полномочий высшей исполнительной власти. То же можно сказать и об особом месте, которое занимает закон в американской политической повседневности — временами верховенство закона начинает сильно напоминать верховенство законников. «Самое легалистское государственное устройство в мире», как назвал его Файнер[141], на практике означает, что решения, которые были бы вполне приемлемы для законно избранного правительства любой другой страны, в США могут становиться предметом судебного спора. Так, стоило только президенту Бараку Обаме провести через конгресс полномасштабный, но не дотягивающий до уровня других развитых стран закон о здравоохранении, как Верховный суд по собственной инициативе озаботился проблемой конституционности «Закона о защите пациентов и доступной медицинской помощи»[142]. Поскольку результаты голосования судей в целом прогнозируемы, исходя из их общественно-политических пристрастий, все очень удивились, когда вопрос конституционности этого законодательного акта решился положительно перевесом в один голос, который принадлежал консервативному председателю Верховного суда Джону Робертсу[143]. Многие из решений Верховного суда выглядят как продолжение политики иными средствами. Известный теоретик права Ричард Дворкин даже предположил, что Робертс захотел поддержать закон «из соображений пиара», а не по действительно юридическим основаниям[144]. Как бы то ни было, но окончательное решение было за Верховным судом. Более полутора веков назад де Токвиль писал: «В Соединенных Штатах вряд ли есть хотя бы один политический вопрос, который рано или поздно не превратится в юридический»[145].
Великая французская революция
Каким бы огромным ни было влияние Американской революции, оно тем не менее уступает влиянию Великой французской революции[146]. Если американцы утверждались в праве самоуправления, то французские революционеры претендовали на значительно большее. Они верили, что создают образец для остального мира, в первую очередь для Европы. Даже в двадцатом столетии революционеры, например российские большевики, часто обращались к опыту французской революции и ее последствий — от представления себя в роли якобинцев до опасений перед бонапартизмом[147]. Французская революция была по своей сути намного более демократической и эгалитарной, чем американская. При этом между американской Конституцией и ее Биллем о правах, с одной стороны, и Великой французской революцией с ее Декларацией прав человека — с другой, существовало одно важное различие, которое в долгосрочной перспективе стало преимуществом первой. Американские права были четко сформулированы и юридически осуществимы, тогда как французские были не более чем заявлением о намерениях в самом общем смысле[148].
Французское монархическое правление было столь же неумелым и деспотичным, как и в любой другой европейской стране, но свобод во Франции было уже больше, чем в большинстве других государств Европы. Важнейшей дополнительной составляющей, вдохновлявшей многих из числа революционеров, была идеология народовластия и равенства, взгляды «радикального Просвещения», что частично объясняет, почему революция приняла именно такой характер. Среди перемен, произведенных французской революцией, были коренные изменения правовой системы, отмена феодальных привилегий, отмена церковной власти, провозглашение полной отмены рабства чернокожих, изменение брачного законодательства с введением возможности развода и эмансипация еврейства[149]. До сих пор не утихают оживленные дискуссии не только о причинах французской революции, но и о датах ее начала и окончания, хотя взятие Бастилии 14 июля 1789 года стало символом падения старого режима и насильственного перехода к народовластию.
Некоторые из политических инноваций французской революции закрепились надолго: это понятия «левых» и «правых» в политике, изначально основанные на рассадке депутатов французского Национального собрания, и идея (или лозунг) «свободы, равенства и братства». Долговременное воздействие имели также заявленные революцией светские и антиклерикальные ценности, которые шли намного дальше замены одной религии или ее разновидности какой-то другой. Во многих частях света вопрос о преобладании религиозной или светской власти и по сей день стоит в политической повестке дня, однако ни в одной из современных европейских стран религиозное руководство не оказывает решающего влияния на политику правительства. Несмотря на свою враждебность к религии, французские революционеры очень скоро создали свои собственные ритуалы и мифы, а впоследствии прибегали к масштабному террору, который не только погасил первоначальный энтузиазм остальной Европы, но и во многом дискредитировал идеи, которые олицетворяла собой Великая французская революция. Нарастание разочарованности продолжилось, когда на смену первоначальному хаосу равноправия явились реанимированная монархия, военные авантюры и новый авторитаризм. Особенно полной она стала после того, как в 1799 году Наполеон Бонапарт разогнал Директорию — коллективный орган исполнительной власти, существовавший с 1795 года, — и установил режим личной диктатуры. Вопреки многим идеалам революции, в 1804 году Наполеон был коронован императором папой римским. Великая французская революция была первой серьезной попыткой заново создать государство на основе радикальных идей равноправия и демократии. Это был не последний случай, когда революция, вызванная к жизни подобными убеждениями, заканчивалась приходом к власти деспотичного диктатора.
