Тинко - [6]

— А как у Цехов было? — поддерживает меня Фриц. — Раньше-то Вилли только мать порола, а когда их солдат из плена вернулся, то и он стал драть Вилли, да еще велел себя отцом звать.

— А к нам уж никакой солдат больше не придет, — говорит Стефани. — У меня отец помер, и нам прислали его бумажник. В нем мой локон был, а в локоне — вошки… Мама меня совсем не бьет.

— То-то ты такая беленькая, как ангелочек, — подтрунивает над ней Фриц. — У кого рубахи нет, тому нечего и пачкать.

Стефани принимает это за намек и строит кислую рожицу:

— Я только летом рубашки не надеваю. У меня их всего две, коротеньких, осталось. Надо поберечь их для зимы.

— Вот грязнуха! Я иной раз сразу две рубахи ношу! — хвастает Фриц. — Когда одна запачкается, я сверху другую надеваю.

— Бедным вещи беречь надо, — серьезно говорит Пуговка и камнем забивает в туфель гвоздь.

— Это верно, — поддакивает Фриц. — Вот Вилли нельзя и окна́ разбить. Пришлось ему отрабатывать. Мы с ним вместе окно в кузне разбили. Да ловко так: маленьким камешком метров с десяти попали. Ну конечно, пришлось заплатить. Подмастерье видел нас и наябедничал. А у Виллиного отца денег не оказалось. Мой старик сразу заплатил, и дело с концом. А Вилли сперва отлупцевали как следует да потом заставили еще две недели мехи качать в кузне. Я бы этому кузнецу покачал!

— Дурак ты, дурак! А если им нечем платить? Тогда как же быть? — Пуговка даже вскакивает от негодования.

— Да-да, так оно и бывает: у кого денег нет, с того две шкуры дерут — и выпорют и работать заставят, — продолжает Фриц. —А уж если еще солдат такой из плена домой вернется, только знай поворачивайся: то этот даст подзатыльник, то тот трахнет. Но я бы знал, как им ответить!

Пуговка снимает туфель и грозит Фрицу:

— Ты что это тут расхвастался, старый кулак?

— Что? Что это он сказал?

— Кулак ты, и все!

— А кто это так говорит?

— Слыхал я, как так говорили.

— А что это такое?

— Что-то очень плохое.

— Хуже свиньи.

— Это получеловек, полуобезьяна. Вот тебе!

— Сейчас я тебе покажу полуобезьяну! — говорит Фриц и начинает искать свое кривое ружье.

— Думаешь, я не знаю, куда ты яйца хотел спрятать? — поддразнивает его Пуговка.

— Факт, не знаешь. Ну-ка, скажи! Угадаешь — бить не стану.

— Ты что думаешь, я твоей трубы испугался? В канистру ты их хотел спрятать… Верно я говорю, Стефани? Я бы все равно их нашел и посадил бы тебя в тюрьму.

— Небось подслушивал да подглядывал, вот и знаешь.

— У тебя вот тут винтика не хватает, — говорит Пуговка и показывает пальцем на лоб. — Я в газете прочитал — вот оттуда и узнал. Понял?

Зепп начинает беспокоиться: как бы его фазаньи яйца не пострадали — вот-вот драка начнется. И он их прячет поскорей в карманы. Стефани надула губы и пищит:

— Вы всё ссоритесь да ссоритесь! Не буду я с вами больше играть! — Она поднимается и идет в сторону деревни.

— Глянь, глянь! — кричит ей вдогонку Фриц. — Нос-то как задирает, а у самой пузо голое. Стефани Голопузина! Стефани Голопузина!

Стефани оборачивается и показывает ему язык.

— Кулак! Кулак! И полуобезьяна! — кричит она.

Зепп-Чех визжит от восторга и, придерживая карманы, отправляется вслед за Стефани.

В траве стрекочут кузнечики. На репейнике качаются щеглята. Солнце стало уже красным. Поднялся слабый ветерок. Березовые листочки, качаясь, летят над вереском. Из лесу доносится запах смолы.

— Я пойду в лес гнезда искать. Пойдешь со мной? — спрашивает меня Фриц.

— Тебе их никогда не найти. Сколько времени тебя фазаниха за нос водила! — продолжает его дразнить Пуговка.

— Это я-то не найду? У меня небось на лбу глаза, а не пуговки, как у тебя.

Я не знаю, как мне быть. В лес мне не хочется: все равно там нет больше гнезд с яйцами.

— Айда со мной, Тинко!

— Мне неохота.

— Тебе неохота? Тогда плати долг. Тут же плати, и все!

— У меня нет ни гроша.

— Ни гроша, значит? А школу ты и вчера и сегодня пропустил. Я вот пойду и расскажу, как ты болен.

— Да я ж картошку копал.

— Где же ты ее копал? Тут, с нами в песке?

— Ладно уж… идем.

Пуговка все это время таращил на меня свои круглые голубые глаза. Теперь он надевает туфли, встает. Презрительно взглянув на меня, он гордо закидывает голову и отправляется вслед за Зеппом и Стефани. А я думаю о том, что дедушка, наверно, еще не забыл про мешки.

Глава вторая

Начинает темнеть. В лесу мы, конечно, ничего не нашли, и я плетусь домой. В кухне меня встречает бабушка и делает мне какие-то знаки. Из комнаты доносится звон посуды. Я снова вспоминаю про мешки.

— Я там был. Никого не застал, только Шепелявую видел.

— Тише! — говорит мне бабушка и прикладывает кривой указательный палец к губам. — Ты почистись сперва. Приехали к нам… — Она проводит по моему лицу мокрой тряпкой, отряхивает курточку. — Снимай чулки — вон уж пятки совсем вылезли.

— Бабушка, это дядя Маттес к нам приехал?

— Нет, нет, не он. Отец твой приехал.

— Так это был он!

Бабушка, уперев руки в бока, смотрит на меня. Из-под платка у нее выбились рыжеватые завиточки волос, они прилипли к влажному лбу.

— Отец твой приехал, говорю я тебе. Ты его никогда не видел еще.

— Видел, бабушка. Он нам сказал, что в спекулянтов не так надо играть. Но он сам не знает, как надо играть в спекулянтов.