Тина и Тереза - [43]

— Почему?

— Я хочу поцеловать вас и сделаю это, хотя знаю, что поступаю дурно!

— Не надо…— еле слышно пролепетала она, а сама подалась вперед, навстречу его губам.

Это был ее первый настоящий поцелуй, поцелуй, которого она желала, от которого боль в груди растворилась, ушла, уступив место блаженной истоме. Потом, когда его поцелуи стали еще более настойчивыми, страстными, она вздрогнула, точно ее тело пронзила молния, но не вырвалась и, когда Конрад мягко положил ее руки себе на плечи, обвила его шею, точно гибкими стеблями лиан, и крепко сомкнула объятия.

Это было плохо, очень плохо, об этом напоминал громкий стук сердца и пульсация крови в висках, но это же говорило о том, как незабываемо прекрасен желанный миг, который она не хотела терять.

И все же настал момент, когда тело девушки изогнулось, как тетива лука, она вырвалась и побежала по дорожке.

Она мчалась по зеленому туннелю, подол платья развевался, волосы распустились, каблуки стучали по каменным плитам, и слезы застилали лицо. Слезы горя и радости, восторга и боли. Она бежала сквозь солнечный свет, а душа ее наполнилась чувством, светлым и юным, как заря.

ГЛАВА VIII

Теперь Тина уже не могла успокоиться. Внутри ее сознания и души словно раскачивался огромный маятник, то туда, то сюда: с одной стороны была грызущая сердце совесть, с другой — волнующее чувство любви и приводящее в отчаяние ощущение скорой разлуки с любимым. Порой она чувствовала себя как узник перед казнью: мучение, раскаяние, страх и ожидание вечной тьмы. Темнота — вот что ждет ее после! Жизнь с нелюбимым человеком… Боже правый, на что она себя обрекла! Но ведь она хотела как лучше, думала, что полюбит Роберта… И все потому, что еще не знала любви, настоящей, сильной, сводящей с ума, такой, какую испытывала теперь к Конраду.

Девушка пока не осознавала, что любовь, как и все другое на земле, может быть не только наградой, но и наказанием за грех. Что сделала она? Ни много ни мало — предала свои девичьи мечты, мечты о настоящем избраннике, об истинных чувствах, она была достаточно взрослой, чтобы это понять.

Отказ от мечты, от идеалов во имя земной корысти в глазах Бога и лучших из людей равносилен отказу от веры, но Тина была неопытна, молода, значит, достойна снисхождения, поэтому ей предстояло получить вместе, как два напитка в одном сосуде: и ни с чем не сравнимое счастье, и величайшее горе.

Девушка навестила мать, но никакого облегчения ей это не принесло. Впервые появилось что-то, о чем она ни за что не решилась бы рассказать никому, даже Дарлин, которой всегда доверяла. Разве можно признаться в том, что ты влюбилась в сына своего мужа, пусть взрослого, старше тебя самой, но все-таки сына, и целовалась с ним в саду?! И это всего лишь через две недели после свадьбы! Так поступают только самые-самые развращенные, бессовестные женщины! Впрочем, как ни странно, сколько бы Тина ни твердила об этом, все равно почувствовать себя бессовестной и развращенной не могла. Она ощущала себя всего лишь влюбленной девушкой, а в этом, признаться, не было ничего дурного.

Разоблачения она не боялась, дело было только в муках совести. В ближайшие дни Конрад уедет и увезет с собой тайну их поцелуя. А чувства?.. Любит ли он ее? Или она ему просто нравится? Или даже не нравится вовсе? Может, он всего лишь ищет способ отплатить отцу? Что ж, тогда он добился своего! Вдруг он смеется теперь над нею и Робертом? Можно ли уважать женщину, сдавшуюся так легко, готовую упасть столь непозволительно низко?! Хотя они просто целовались в саду… Великий ли это грех?

Все эти вопросы мучили Тину, не давая покоя ни днем, ни ночью. Днем она не в силах была смотреть в глаза Роберту, ночью же не могла заснуть, думая о Конраде, бьющаяся в сетях своих чувств, как муха в безжалостной паутине.

Конрад вел себя как обычно, его нельзя было заподозрить ни в каких излишних или неуместных чувствах к юной мачехе. Возможности увидеться наедине больше не представлялось, да он, похоже, ее и не искал. Большую часть времени проводил в своей комнате да еще уезжал на пару дней — куда, никто не знал.

Джулия молчала, не спрашивала ни о чем, но Тине казалось, что женщина о многом догадывается. Что ж, одного взгляда на девушку, которая то краснеет, то бледнеет при виде Конрада, было достаточно, чтобы все понять: Тина в свои шестнадцать лет еще не научилась скрывать чувства. Один только Роберт был настолько поглощен какими-то мыслями, что, кажется, ничего не замечал. Он относился к ней сейчас с печальной нежностью; часто не обращал внимания, а иногда гладил по голове так, как гладят любимую кошку. Эта девочка не вписалась в его жизнь, как он того хотел, стала то ли обузой, то ли досадной ошибкой… Впрочем, думал он сейчас не об этом.

Через день, ближе к вечеру, Конрад О'Рейли постучал в комнату отца.

Роберт сидел в кресле, нога все еще была туго забинтована, на коленях лежала книга. Тины в комнате не было: она ушла навестить мать.

Конрад вошел и огляделся. Это помещение отличалось от других: комната отца, безусловно, была самой красивой в доме. Светлая мебель обита золотистым атласом, белые хрупкие вазы, кремовые обои с золотым бордюром… На стене прямо перед входом оставалось много пустого места — Конрад подозревал, что прежде тут висел портрет его матери.