Тимошкина марсельеза - [40]
Мягкую тишину вечера вдруг нарушили выстрелы. Стреляли за оврагом, в степи. Потом выстрелы стали ближе, и по селу промчались всадники.
— Мундир-то наденешь? — спросила Параська мужа.
— Убери, убери! Дура! — гаркнул на неё Криночка.
Опередив белых, в село вошли красные.
«До кумы!»
В степи пахнет полынью. Полынь растёт у самой дороги. По дороге растянулся обоз.
поёт возница дед Опанас.
На телеге, свесив босые ноги, сидит девочка. Она плетёт из синей повилики жгутик. Это Фрося — она едет в обозе за красным войском. Уже далеко позади село, где стоит нарядная хата Криночек.
— Цоб-цобе! — покрикивает на вола дед Опанас.
Буланый вол шевелит ушами, но шагу не прибавляет. Рядом с телегой шагает матрос Репкин.
— Обоз? — говорит дед Опанас матросу. — Обоз есть основание армии. Оружие кто везёт? Мы. Провиант кто везёт? Мы.
— Вы, — соглашается матрос.
Расстегнув бушлат, Репкин вдыхает степные запахи.
— Хорошо, дочка? — спрашивает он.
— Хорошо! — отвечает Фрося. Она протягивает Репкину синий жгутик, и тот прилаживает его на бескозырку.
— Мерси большое!
затягивает опять Опанас.
— Ехали бы прямо до Питера, — смеётся Фрося. — До какой кумы?
В тот вечер, когда в село вошли красные, Репкин появился в хате у Криночек.
— Ключи! Где ключи? — грозно спросил он у хозяина.
— Какие ключи? — Криночка непослушными пальцами расстегнул ворот, рванул нательный крест. — Нету у меня ключей. Обыскивай!
— И обыщем!
Искать долго не пришлось. Из-за печки вышла бледная девочка. В руках у неё был тяжёлый ключ от амбара.
— Змеюка! — кинулась к ней Параська. — Убью!..
— Дяденька! — сказала Фрося. — Дяденька, за ради бога! — Губы у неё тряслись. — Дяденька, я не здешняя! Я из Питера.
— Наша, питерская? — удивился Репкин. — Как же ты сюда попала?
А Фрося всё протягивала ему ключ, который Параська повесила ей на шею за пазуху.
— Дяденька, возьмите меня с собой!
Расспрашивать было некогда. Взяв Фросю за руку, Репкин сошёл с нею с крыльца.
Теперь у Репкина забота: как бы её переправить подальше от тех мест, где идёт война?
Когда Фрося рассказала Репкину, как она попала в село, и назвала свой питерский адрес, Репкин задумался.
— Там где-то шарманщики жили. Не слыхала?
— Это у нас, — сказала Фрося. — А вы про них откуда знаете?
И Репкину пришлось рассказать ей про Тимошку, как они встретились.
— Теперь небось в Америке. Всемирный артист! Покатил за границу! Пропадёт он там, паршивец, не за понюх табаку!
Фрося постеснялась спросить Репкина подробнее, куда покатил Тимошка. И почему он там пропадёт? А заступиться — заступилась:
— Сами говорите — не по своей воле поехал…
— Что правда, то правда, — согласился Репкин.
Репкин часто наведывается в обоз — проведать свою питерскую.
— Ну как, дочка, дела?
Фрося не жалуется. Только спрашивает: «Далеко ли ещё до Питера?»
Вот и сегодня тоже спросила.
— Не знаю, дочка, как получится, — честно ответил Репкин. — Вот до станции доберёмся, там увидим.
— А до станции сколько?
— До станции недалече. Только бы гроза нас не застала.
В небе появилось облако. Потемнев, оно превратилось в тучу.
Обозники стали укрывать мешки на телегах.
Красный отряд выгреб хлеб из амбаров и ям не только у Криночек, но и у других богатеев. В ямах хлеб даже пророс. Ни себе, ни людям — гноили. Теперь обозники везли хлеб на станцию.
— Грозы не боишься? — спрашивает Репкин Фросю.
— Боюсь, — сознаётся она. — Только не очень.
Репкин устраивает на телеге шалашик, накрывает его брезентом. Заботливо поправляет в телеге сено.
— Сиди, дочка, здесь тебя никакой дождь не промочит! — И кричит сердито: — Поторапливайся! Шевелись!
Обозники подтягивают подпруги, смазывают колёса дёгтем.
— До Выселок доберёмся, а там придётся заночевать, — ворчит Опанас.
Фросе видно из своего шалашика, как, придерживая на боку оружие, Репкин бежит по обочине и кого-то ругает:
— Заснул, чёрт мохнатый!
Тарахтя колёсами, спешит по дороге обоз, а чёрную тучу, которая закрыла всё небо, прочертила молния.
Обоз, не останавливаясь в Выселках, повернул к станции.
Вдалеке послышался паровозный гудок.
— Не отставай! Не отставай, товарищи! — слышит Фрося.
А по шалашику уже барабанит дождь.
Бронепоезд
Нет-нет да прорежет небо молния, прогремит гром.
— Ещё далеко гремит, — говорит стрелочник.
Он наклоняется над рельсом и, приникнув к нему, слушает: может, стучит за далёким поворотом поезд? Три дня не было ни одного.
Старик, как всегда на дежурстве, в полном своём вооружении: фонарь у него заправлен, за поясом флажки, за спиной медный рожок. Тридцать лет и в стужу и в жару он встречает поезда, которые подходят к их станции Хуторки. Раньше они ходили по расписанию. А теперь нет никакого порядка, перевернулся белый свет.
Гром стал греметь ближе, но дождь не пошёл. Туча прошла стороной, не уронив на землю ни одной капли.
А надо бы дождя!
Стрелочница растворила в сторожке окно. Вместе с прохладой в сторожку ворвался шум поезда. Без огней он промчался мимо, и было слышно, как, замедлив ход, он остановился на станции.
Вернулся стрелочник, и старики вместе с Тимошкой с опаской пошли к станции.
Будто литой, стоял у платформы невиданный поезд. На паровозе, закованном в броню, золотился на вечерней заре красный флаг, а из бойниц глядели тёмные дула орудий.
