Тимошкина марсельеза - [28]
— Видать, не большевики, а их благородия распоряжаются, — сказал старик. — Надо идти в другую сторону, граждане! — Он снял мальчишку с лошади, и лошадь стала щипать сухой чернобыльник. — Пойдём оврагом, чтобы нас не было видно. Мы же не войско, чтобы шагать на виду.
Старик взял за руку мальчишку, уже обутого в чьи-то валенки, и первым сошёл с дороги.
Все пошли за ним.
Только мадам Роза поставила свой чемодан на землю и сказала:
— Я больше не марширую! Я покажу им билет! Я заплатила за билет деньги!
— А мы с дочкой пойдём, — сказала Пелагея Егоровна.
Мадам Роза молча смотрела им вслед. По обочине мимо неё, догоняя испуганных людей, всхрапывая, протрусила лошадь. Мадам Роза продолжала стоять, сжимая в озябшей руке картонный билет.
Но когда путники стали спускаться в глубокий овраг, то услыхали крик. Обернувшись, Пелагея Егоровна увидала, как, спотыкаясь о мёрзлые кочки, их догоняет мадам Роза.
Уже совсем рассвело. Узкая тропинка, которая петляла по дну оврага, стала подниматься в гору. На горе в солнце зимнего утра стояли в ряд белые мазанки.
Было тихо, и путники вошли в село.
У Криночек
По селу мадам Роза шла впереди.
«Что такое?» — удивлялась Пелагея Егоровна, когда их отказались впустить в одной, в другой хате.
— Идите до Криночек, — сказала старуха, глядя исподлобья на мадам Розу. — Идите, у них хата просторнее, — и повернулась к ним спиной.
— Где она, эта Криночка? — возмущалась мадам Роза. — Что такое Криночка?
Наконец они остановились у хаты с раскрашенными, нарядными наличниками. Мадам Роза заглянула в окно.
— Кто есть дома? Кто есть дома? — громко повторяла она.
Оробевшие Пелагея Егоровна с Фросей стояли молча.
На крыльцо вышла хозяйка. Румяная, в вышитой рубахе, в атласном фартуке.
— Нам порекомендовали вас, — сказала мадам Роза и поставила на ступеньку свой чемодан.
Скосив на чемодан глаза, хозяйка отвечала невнятно:
— Вы же с дороги, а я полы вымыла.
— Ну и что же? Можно подумать, что у вас паркет, — сказала грозно мадам Роза.
Слово «паркет» прозвучало как пароль, и растерянная хозяйка, пятясь, пустила их в хату.
Полы в хате были вымыты. По ним из угла в угол постелены тканые дорожки.
Не спуская глаз с чемодана мадам Розы, хозяйка показала на лавку около двери:
— Сидайте, в горнице ещё не высохло.
— Где у вас туалет? — спросила мадам Роза и, не дожидаясь ответа, стала снимать шляпу.
Хозяйка принесла воды. Пелагея Егоровна умыла дочку и прилегла.
— Что-то не вздохну, — сказала она. — Всё было ничего, а сейчас не вздохну.
Хозяйка хаты спохватилась:
— Ой, лышенько! К ночи воротится мой чоловiк, ночевать у нас будет негде, сами видите, яка у нас хата!
Поглядывая на лавку, где прилегла Пелагея Егоровна, хозяйка стала греметь ухватами.
— У вас не гостиница, это понятно, но я могу заплатить, — сказала мадам Роза. Она раскрыла свой чемодан и перекинула через плечо канареечный капот.
Оценив капот и шляпку с вишнями, хозяйка хаты запела по-другому:
— Я же можу постелить вам в горнице, золотко!
— Мы останемся ночевать втроём.
— Як втроём? — переспросила хозяйка.
— А вы что, не бачите, что нас трое? — ответила мадам Роза. Сдвинув чёрные брови, она стала расшнуровывать высокие ботинки.
Пелагея Егоровна разволновалась:
— Мы тоже отблагодарим. Не даром переночуем.
Но мадам Роза сказала строго:
— Вам сегодня надо лежать и ни о чём не думать.
— Как же не думать в чужом доме, с девочкой? А мочи нет. И сколько ещё будем в дороге? Мы — питерские, — рассказывала Пелагея Егоровна. — Муж на фронте, и сын с ним…
— Они военные? — спросила мадам Роза.
— Что вы? Токари, на заводе работали.
— Все хотят воевать, что за несчастье!..
Мадам Роза не разрешила Пелагее Егоровне встать. Она напоила её молоком, и Пелагея Егоровна задремала.
Фрося тоже прилегла вместе с матерью. Усталая, она заснула сразу. И вдруг сон прервался.
— Не можно спать! Не можно спать! — кто-то тряс её за плечо.
Фрося с трудом открыла глаза. Её тормошила мадам Роза. Рядом с мадам Розой стояла растрёпанная хозяйка хаты с коптящей лампой в руках.
— Ой, лышенько! — стонала она. — Ой, дёрнул меня нечистый вас пустить!..
— Перестаньте хлюпать! — сказала ей мадам Роза. — И поставьте на место огонь. Вы подожжёте собственный дом.
Вытянув руки, на лавке лежала Пелагея Егоровна. Глаза её были подняты к потолку, по которому метался круг от лампы, но она его уже не видела.
Фрося не плакала. Она стояла как каменная.
Мадам Роза закрыла Пелагее Егоровне лицо полотенцем.
— Ой, боже ж мой! — продолжала стонать хозяйка.
— Оставьте бога в покое! Идите и зовите людей, — распорядилась мадам Роза.
Было, наверное, уже раннее утро. Окна в хате посветлели. За окнами слышались голоса. Скоро хата Криночек заполнилась народом.
Соседи жалели хозяйку. Только старуха, которая не пустила Пелагею Егоровну к себе ночевать, поглядев на Фросю, перекрестилась и сказала:
— Сирота ты теперь, сирота!
— Как меня попутал нечистый пустить их? Кто знал, что она хворая? — причитала Параська Криночка и показывала на лавку, где лежала Пелагея Егоровна.
На другой день Пелагею Егоровну похоронили на сельском кладбище. И только когда возвращались с похорон, то хватились: исчезла мадам Роза.
