Тимошкина марсельеза - [23]
Горько окончился Тимошкин дебют.
Не помня себя от радости бежал он с манежа.
— Браво, Тимми! Браво, браво! — неслось ему вслед. И вдруг Польди схватил его за шиворот:
— Кто так отвечает на комплимент? Где твой правый рука?..
И лицо обожгла пощёчина. Мало одной — ещё!
Глотая слёзы, Тимошка побежал обратно на манеж кланяться.
— Очаровательный улыбка! — сквозь зубы повторял Польди.
Тимошка кланялся и улыбался. Но радости уже не было.
— Ну что ты, мальчик, не надо плакать, — утешал Тимошку Шура. Он вытирал ему слёзы и, нажимая пальцем на Тимошкин нос, спрашивал: — Барин дома?
Он пел ему смешную песенку про воробья и заставлял Фому ходить на задних лапах. Но разве это могло утешить?
— «Алле, алле»! А сам в морду…
Теперь Польди уже не кажется Тимошке, как тогда на афише, весёлым волшебником. Работает хорошо, а мужик злой, и рука у него тяжёлая. Он и Шуру обидел, когда узнал, что тот подарил Тимошке на счастье шарики.
— Оставьте свой сантимент… Вы умрёте на арена, — сказал он.
А Шура ответил со смехом:
— Я бы рад, но может не получиться. Это, к сожалению, редкий номер — умереть на арене.
Польди по-своему понял шутку. И сказал, как всегда, зло:
— Вы есть очень хитрый, Шура. Сколько я вам должен?
— За что? — удивился Шура.
— За пауза. Я прошу больше не работать с нами пауза. Это мешает мой номер. Сколько?
Шура промолчал. Но паузу с ними он больше не работает. А была она очень смешная, и Тимошка во время паузы отдыхал.
Музыка
Нет, отдыхать Тимошке приходится редко. Есть у него в цирке одна отрада. С нетерпением ждёт Тимошка дня, когда по утрам у оркестра репетиция. И больше всего боится, чтобы в это утро Польди не занимал манежа.
— Господи! — молится Тимошка. — Пусть он уедет по делу!
Последнее время Польди действительно часто уезжал по делам.
— Я хлопотаю свой отъезд, — говорил он коменданту цирка Захарову. — У меня завтра репетиция будет позже.
Тимошка даже ночью просыпался: ну-ка Польди передумает — не поедет по делам.
Утром, когда Польди одевается, Тимошка старается ему угодить. Чистит башмаки, наводя суконкой такой глянец, что даже Польди говорит: «Очень карашо!»
Музыкантов ещё никого нет. Тимошка один пробирается в полутьме между пустыми стульями и усаживается в уголке. Польди ругает, а Шура хвалит его за музыку. И дирижёр в оркестре не ругается. Тимошка не мешает — сидит слушает. Закрыв глаза, слушает, как запевают скрипки, как глухо бьёт барабан, а потом вдруг трубы поведут мотив. «Вот, — думает Тимошка, — встать бы заместо дирижёра да взмахнуть палочкой! Я бы «Парад-антре» по-другому сыграл. Надо с самого начала — будто гром и гром, а потом, когда выйдет солнце, начинать веселье». И Тимошка вспоминает, как говорил дед, глядя на шарманку:
«Это не музыка. В ней нет души».
Тимошка, заглядывая внутрь шарманки, видел там медный вал да шипы.
«А оркестр! Оркестр! — говорил дед. — Он может играть всё!»
Тимошка, забывшись, не слышит, как приходит первая скрипка и, потирая озябшие руки, начинает своим дыханием согревать струны. Но вот весь оркестр в сборе.
До репетиции у оркестрантов идут разговоры: бранят кто большевиков, а кто бывших министров, которые довели Россию до такого хаоса. Рассказывают, что у кого-то ночью был обыск и что по карточкам будут давать вместо хлеба овёс. И, наконец, запоздавший контрабас сообщает новость:
— Говорят, кто-то из великих князей дал согласие взойти на престол!
— А он не опоздал — великий князь? — спрашивает первая скрипка.
— Попрошу, попрошу, — стучит палочкой дирижёр. — Начнём, господа!
На пюпитрах раскрываются ноты, и музыканты в шапках (а контрабас даже не снял шубы) рассаживаются по местам.
— Попрошу! — повторяет дирижёр.
И оркестр начинает играть весёлую полечку.
— Контрабас! Контрабас! — сердится дирижёр. Но контрабас врёт и во второй раз.
— Что с вами? Попрошу быть внимательным! — Дирижёрская палочка застывает в воздухе. — До-мифа! Фа-до!
И вдруг в наступившей тишине Тимошка поёт звонко всю музыкальную фразу.
— Прекрасно! — говорит дирижёр. — Но я попрошу тебя нам не мешать.
Бум! Бум! Бум! — гудит барабан; за контрабасом и скрипки берут верх, а Тимошка сидит молча, даже рот прикрыл ладонью, как бы опять не запеть.
Во время репетиции на манеже появляется комендант. Заломив папаху, он стоит под куполом в длинной кавалерийской шинели и слушает, как озябший оркестр исполняет весёлый галоп.
— Привезли дрова, товарищи!.. — говорит комендант, когда наступает пауза.
— Ну и что же? — спрашивает контрабас.
— Надо разгружать!
— Простите, что вы сказали? — Контрабас, перегнувшись через барьер, смотрит на коменданта с ухмылкой.
— Разгружать надо! — Комендант едва сдерживает ярость. — Суп сожрали, а дрова разгружать некому? Маркс сказал: «Кто не работает, тот не ест!»
Первая скрипка щёлкает замком футляра, вслед за ней встаёт барабан; поглядывая на остальных, поднимается флейта.
Дрова разгружают быстро. Даже контрабас принимает в разгрузке участие.
— Это скоро прекратится, — говорит он. — Большевики теперь больше недели не продержатся!
— Почему? — спрашивает его клоун Шура.
— Почему? — Контрабас удивлён. — Вы разве не слыхали, Александр Иванович? Великий князь…
