Тим Бёртон: Интервью: Беседы с Марком Солсбери - [43]
Забавно, но из-за всего моего послужного списка многие люди полагают, будто главное в моих фильмах — это визуальная сторона. Они не понимают: все, сделанное мною до сих пор, обязательно что-то означает, даже если это не вполне ясно кому-то другому. Мне приходится отыскивать некие связи, и чем абсурднее тот или иной элемент, тем сильнее у меня потребность ощущать, что мне, хотя бы отчасти, понятна его подоплека. В этом кроется разгадка нашей зачарованности кинематографом. Фильмы резонируют с вашими снами, с подсознательным. Наверно, это происходит не одинаково у разных поколений, но кино по существу — форма терапии: оно влияет на ваше подсознание так, как некогда были призваны воздействовать на него сказки. Женщину-собаку и Человека-ящерицу из индейских легенд не следует воспринимать буквально. То же происходит и в кино. Я никогда всерьез не изучал, но всегда высоко ценил такие вещи. Ощущение мифа, фольклора, по-видимому, не укоренилось в американской культуре. Лучшее, что сумела произвести здесь Америка, — Джонни Яблочное Семечко[78] — нечто мягкое, податливое, бесформенное.
«Кошмар перед Рождеством» стал третьим подряд фильмом Бёртона, сюжетно связанным с Рождеством.
Мне кажется, я на какое-то время освободился от этого: изгнал своих рождественских демонов. Во времена моего детства в Бербанке праздники, особенно хеллоуин и Рождество, находили во мне живой отклик — то были, пожалуй, самые яркие и веселые события. Главное, что я понял: если то, что тебя окружает в детстве, совершенно бесцветно, праздник, как и любая другая форма ритуала, дает ощущение укорененности, принадлежности к месту. Большинство других стран богато ритуалами, но Америка — сравнительно молодая страна, к тому же весьма пуританская. А если ты вырос в пригороде, где все это проявляется особенно сильно, ощущаешь себя не слишком обремененным традициями. Вот почему праздники, и прежде всего эти два, давали вам возможность почувствовать почву под ногами или, во всяком случае, испытать смену времен года, чего в Калифорнии, по существу, не бывает. Вы можете хотя бы походить между рядами в супермаркете и посмотреть на опавшие листья и все прочие атрибуты хеллоуина, потому что в окружающем пейзаже вы этого не увидите.
Для меня хеллоуин всегда оставался самой веселой ночью в году. Правила перестают действовать, и вы можете стать кем угодно. Фантазия вступает в свои права. Бывает страшно, но при этом и смешно. Никто ведь не собирается напугать кого-то до смерти. Наоборот, хотят, чтобы люди получили удовольствие от своего испуга. В этом, собственно говоря, суть хеллоуина, да и «Кошмара» тоже.
Бюджет «Кошмара» был менее 18 миллионов долларов — всего лишь доля от обычной стоимости рисованной мультипликации. Фильм выпустили в американский прокат в хеллоуин 1993 года, сборы составили 51 миллион долларов. Что смешно, он был превратно воспринят многими как слишком страшный для детей.
Получилось здорово и очень интересно: ведь вся история как раз об этом. В ней нет по-настоящему плохих персонажей, даже Уги-Буги на самом деле не так уж плох, он просто странный сосед в этом фантастическом городе. А возьмите Джека: он хочет делать добро, страстно чего-то добивается, а в итоге его воспринимают со-всем иначе — он всех пугает. Это смешно, потому что похоже на реальную жизнь. Можно сказать: «Подождите минутку. Фильм именно об этом. Люди пугаются, они думают, что фильм ужасный, а в нем нет ничего страшного». Дети неподражаемы. Когда показываешь фильм ребятишкам в отсутствие родителей, все замечательно, но стоит появиться взрослым, сразу начинается: «Слишком страшно». Я и раньше сталкивался с чем-то подобным; это жутко выводит из себя. Если мне что-то было страшно, никто ведь не заставлял меня смотреть, но ужасно раздражает, когда взрослые зачем-то пытаются убедить ребенка, что ему страшно.
Фильм выпустили на экраны как «„Кошмар перед Рождеством" Тима Бёртона» — думали, что так будет лучше. Но это название превратилось в настоящий бренд, в нечто, мне и самому не вполне понятное. В самом начале они сказали мне, чего хотели добиться: мое имя мелким шрифтом над заглавием якобы вводило фильм в определенный контекст, который, по их мнению, мог бы способствовать успеху в прокате. Пришлось с этим согласиться. Не всякий раз такое бывает, лишь в немногие проекты ощущаешь себя настолько вовлеченным лично. Подобные чувства я испытывал к этому фильму, да еще к «Винсенту». Но ты не обладаешь реальным контролем над тем, что происходит вне тебя. Я понял это, когда снимал первого «Бэтмена»: то, что было в сценарии, и то, что получилось на самом деле, — совершенно разные вещи.
Иногда я вижу в самых неожиданных местах людей, носящих «бургеркинговские» часы с символикой «Кошмара». Недавно видел их на руке у человека, работающего в Карнеги-холле. Невероятно! Ко мне подходят люди, которые носят с собой маленькую картинку с изображением Джека. Удивительно, что вещи настолько цепляют людей, может быть не многих, только некоторых, но это очень забавно. Большинство зрителей и критиков не чувствуют эмоциональной подоплеки таких стран-ных, на первый взгляд глупо выглядящих вещей. Но некоторые понимают, что под нелепым фасадом скрыты эмоции, и для меня это, наверно, самое главное.
В книге рассказывается об оренбургском периоде жизни первого космонавта Земли, Героя Советского Союза Ю. А. Гагарина, о его курсантских годах, о дружеских связях с оренбуржцами и встречах в городе, «давшем ему крылья». Книга представляет интерес для широкого круга читателей.
Со времен Макиавелли образ политика в сознании общества ассоциируется с лицемерием, жестокостью и беспринципностью в борьбе за власть и ее сохранение. Пример Вацлава Гавела доказывает, что авторитетным политиком способен быть человек иного типа – интеллектуал, проповедующий нравственное сопротивление злу и «жизнь в правде». Писатель и драматург, Гавел стал лидером бескровной революции, последним президентом Чехословакии и первым независимой Чехии. Следуя формуле своего героя «Нет жизни вне истории и истории вне жизни», Иван Беляев написал биографию Гавела, каждое событие в жизни которого вплетено в культурный и политический контекст всего XX столетия.
Народный артист СССР Герой Социалистического Труда Борис Петрович Чирков рассказывает о детстве в провинциальном Нолинске, о годах учебы в Ленинградском институте сценических искусств, о своем актерском становлении и совершенствовании, о многочисленных и разнообразных ролях, сыгранных на театральной сцене и в кино. Интересные главы посвящены истории создания таких фильмов, как трилогия о Максиме и «Учитель». За рассказами об актерской и общественной деятельности автора, за его размышлениями о жизни, об искусстве проступают характерные черты времени — от дореволюционных лет до наших дней. Первое издание было тепло встречено читателями и прессой.
Дневник участника англо-бурской войны, показывающий ее изнанку – трудности, лишения, страдания народа.
Саладин (1138–1193) — едва ли не самый известный и почитаемый персонаж мусульманского мира, фигура культовая и легендарная. Он появился на исторической сцене в критический момент для Ближнего Востока, когда за владычество боролись мусульмане и пришлые христиане — крестоносцы из Западной Европы. Мелкий курдский военачальник, Саладин стал правителем Египта, Дамаска, Мосула, Алеппо, объединив под своей властью раздробленный до того времени исламский Ближний Восток. Он начал войну против крестоносцев, отбил у них священный город Иерусалим и с доблестью сражался с отважнейшим рыцарем Запада — английским королем Ричардом Львиное Сердце.
Автору этих воспоминаний пришлось многое пережить — ее отца, заместителя наркома пищевой промышленности, расстреляли в 1938-м, мать сослали, братья погибли на фронте… В 1978 году она встретилась с писателем Анатолием Рыбаковым. В книге рассказывается о том, как они вместе работали над его романами, как в течение 21 года издательства не решались опубликовать его «Детей Арбата», как приняли потом эту книгу во всем мире.