Тиховодье - [42]

Если карлик все еще был рядом, то проигнорировал ее вопрос. У нее же ответа на него не было.

Внезапно ее сознание схлопнулось. Внутри возникла черная дыра. Закружив ее с субсветовой скоростью между осколков чужой жизни, наматывая на аккреционный диск, разрывая на части приливными силами, коллапсирующая память, вытолкнула Катю на иной стороне реальности.

8

За спиной хлопает дверь. Она проходит в класс биологии. Торба с изображением черепа и багровой розы, торчащей из его глазницы, перекинута через плечо. Острые края учебников в ней впиваются под лопатку.

Районная гопота ненавидит ее за эту торбу, за напульсник и за сережку в левом ухе. На прошлой неделе трое подкараулили ее вечером возле кафе «Восток». Естественно, никто из жирных азеров, просиживающих там целыми днями, даже не вышел, когда местные гопники прижали ее к стене кафе. Она слышала сквозь приоткрытую дверь нерусскую речь, больше напоминавшую воронье карканье, кавказскую музыку и была уверена, что они так же слышали ее крики.

Один из гопников со смехом сорвал с ее шеи стальную цепочку со знаком анархии и бросил в лужу полную жирной грязи. Другой завернул за спину руку и, развернув, ткнул лицом в холодное стекло. С той стороны колыхнулись занавески. Она увидела любопытные, возбужденные глаза азера, смотрящие на нее в щель между штор.

Из-под длинной челки по лбу сбежала капля липкого пота.

Гопник навалился на нее сзади, шепча в ухо. От него разило кислым. Это была вонь, в которой перемешалось все, чем он жил, что составляло смысл его существования. Он смердел дешёвым пивом, пепельницей со вчерашнего стола, трусами недельной давности с засохшими капельками спермы и говна, гнилыми зубами.

– В кого веруем? В господа или в сатану? Говори, сука. Молись, блядь. Помолишься, отпустим.

Даже если б хотела, она бы не смогла вспомнить ни одну молитву. Просто потому, что бог был последним, к кому бы она обратилась в случае чего.

Из кафе донеслись заунывные причитания.

Только мне ль тебя учить

Как необходимо жить

С кем не спать

А с кем дружить

Она терпеть не могла подобные песни, – все эти «черные глаза», все эти «ах-охи». Ее просто выворачивало от первых же нот группы Фристайл и певцов вроде Авраама Руссо. Она почувствовала себя униженной, и это придало ей силы и помогло вырваться.

Оглядывая класс, она замечает группу одноклассников, собравшуюся вокруг последней парты в ряду у окна, на которой сидит ее сосед Мишка. В руках он держит, демонстрируя всем и наслаждаясь производимым эффектом новый флагманский смартфон с символом обкусанного яблока на задней панели.

– Предки, бля, жмоты, – рассказывает он. – Всего на тридцать два гига купили. Мамаша, все, падла. Отец не против был взять покруче, а она закатила истерику, – ей шуба новая нужна, ей скоро нас кормить нечем будет. Папаша и сломался, слабак. Вдарил бы ей лучше хорошенько, как раньше, когда я мелким был, чтобы она по стенке растеклась. Да куда уж ему. Разжирел, подкаблучником стал.

Она подходит к ним, борясь с противоречивыми чувствами – с одной стороны ей нестерпимо хочется посмотреть на модный гаджет, с другой у нее внутри вскипает океан ненависти. Мишка – кажется ей неблагодарным сучонком, которому все дается просто так. Стоит только ему что-то захотеть и это уже у него в кармане. Но больше всего ему повезло с родителями, а именно с матерью. Она чувствует, что готова вырвать и скормить ему его собственный язык, чтобы он впредь никогда не смог о ней плохо отзываться.

– А мне и такого никогда не купят, – говорит кто-то из окружавшей его компании. Остальные одобрительно кивают.

– Да, папаня молодец, – отвечает Мишка. – Только с мамашей для сына он не попал в обойму. Жадная тупая курица…

– Заткнись, – произносит она, подходя к нему. – Ты не должен говорить так о своей матери. Ты должен быть благодарен ей, урод. Вместе со своим уродским отцом.

– Ты кого уродом назвал, жертва суицида? – он вскакивает и толкает ее в грудь.

Спотыкаясь о чей-то рюкзак, она заваливается на парту за спиной. Сознание меркнет, заволакиваясь кровавым туманом, посреди которого сверкают черные молнии.

9

Резкий скрип створки сложенной доски под ладонью заставил ее испуганно отдернуть руку.

В том месте, где только что находилась ладонь, с силой вдавливая мел в зеленый пластик, кто-то нарисовал большую жирную стрелку и подписал: «Открой меня».

Вспомнилось, как мальчишки во дворе, дурачась писали «Вымой меня» на машинах, покрытых толстым слоем засохшей грязи. Максим тоже пытался следовать их примеру, но поскольку писал он еще плохо, все, на что его хватало – это нарисовать смайлик.

Вымой меня, и ты увидишь, какая я красивая, как переливается и сияет мой кузов, как ярко светят мои ксеноновые фары.

Но в ее случае речь доски, обращенная к ней, звучала бы иначе, – открой меня, и ты увидишь глядящую в тебя бездну.

Кожа на кончиках пальцев казалась сухой и стянутой. Она машинально потёрла их о мокрые джинсы и на ткани остались белые разводы. Меловая пыль забилась глубоко в линии жизни и сердца, выделила папиллярные линии, подчеркивая сложный рельеф ее ладони и делая ее похожей на карту местности из учебника географии.