Тихоходная барка «Надежда» - [61]

- Девушка, возьмите до Москвы, совсем мурманский аэропорт заколебал, сутки ошиваюсь, командировочный, кандидатскую пишу...

— Прочь подите, прочь, - заволновалась красавица, со страхом глядя на меня, но я был унижен, согбен, и черты ее жесткого, вульгарного лица вдруг оттаяли, помягчели, она затянула меня в самолетный перед и внятно сказала:

— Командира дождись.

— Вот... - я протянул ей десять рублей.

— Да, - она положила деньги в форменный кармашек и исчезла.

И все исчезли. Я сидел на складном алюминиевом стульчике один, мог лететь в Швецию, Норвегию, глядел в окошко, где ничего не было видно, кроме реденького северного леса и заполярной зелени.

Пришли летчики. С маленькими новыми чемоданчиками. Двое избегали на меня смотреть, третий обратился:

— Сидишь?

— Сижу, - ответил я, чуя в нем командира.

— Иди билет бери, - сказал он, испытующе на меня глядя.

— Нету билетов, нету, - волновался я. - Командировочный. Билет есть обратный казенный, но он по безналичному расчету и даты вылета нету, что ими в кассе приравнивается, будто у меня совсем нету билета. Я там стюардессе дал, - понизил я голос.

— Дал-взял, - фыркнул летчик и научил: - Дату сам поставишь в своей липе и номер рейса поставь, у нас контролеры бывают.

— А штамп, печать? - испугался я.

— Штамп еще ему, - сумрачно ответил командир и скрылся за пластмассовой дверью.

Они везли меня - зачем? Стюардесса принесла мне журнал "Польша" и карамельку - почему? Да потому и затем, что были они хорошие люди и все вокруг было хорошо, а я один был подлец, мерзавец и скотина, несмотря на юный свой возраст. Я любовался карельскими синими озерами, вспыхивающими в иллюминаторе, сосал конфетку и читал "Польшу", где было написано про свободу, я все помню.

Вот уж и Москва оказалась. Летчики ушли, на меня внимания совершено не обращая. Чинно двигались пассажиры. Я остановился близ стюардессы и с чувством сказал ей:

— Спасибо!..

— Пожалуйста, - равнодушно ответила мне красавица, и длинные ресницы ее не дрогнули.

Что это? Почему не содрали с меня рублей по крайней мере двадцать - двадцать пять? Может, забыли про меня? Или каждый из них думал, что я с другим расчеты веду? Или... или чистые и честные они оказались люди, а я был негодяй и паршивец изверившийся, несмотря на юный свой возраст. Изувер...

Весь недоумение, я кликнул такси, которого не было. Однако тут же случился молодой человек в старом "Москвиче". Он отвернул дверцу и спросил:

— Вам куда?

— Здесь, близко, Юго-Запад, - сказал я. (Место начала трагедии - аэропорт "Внуково".)

— Я вас подвезу, - молодой человек тронул руль, я сел, где все было латано-перелатано, мотано-перемотано,

приклеено, переклеено, но оборудовано все чистейше, аккуратнейше, и сразу становилось видно, как владелец любит свою машину, как он любит машины вообще.

— Хотите послушать музыку? - любезно предложил водитель.

— Хочу. Вы позволите мне у вас в машине закурить? - спросил я, потому что был подлецом.

— Пожалуйста, курите, - разрешил он, потому что был хорошим человеком. - Пепельница вмонтирована в

подлокотник кресла.

Вскоре и приехали по полуночной Москве. Он подвез меня к самому указанному подъезду, и тут я ощутил стыдную неловкость, подумав, а предлагать ли мне или не предлагать ему деньги, ибо мерзок я был и не знал тогда, как достается человеку, ездящему на машине, его трудовая копейка. Но все же решил я предлагать и, выйдя из машины, дал ему полтора (1,5) рубля.

- Не слишком ли вы на мне сэкономили? - устало и печально спросил молодой человек.

Сердце мое сжалось, ибо рядом в кармане лежала у меня и пятерка (5 руб.), а трешки (3 руб.) не было. Пятерки было много и трешки - тоже, но трешка годилась, ведь на рубль он меня обслужил - музыку крутил, курить давал. Полтора рубля было мало, а пятерку я дать не мог. Схватил бы он мою пятерку, никогда б я ее не увидел, свою пятерку, а на пятерку в те времена можно было купить живого гуся.

- Не слишком, - грубо ответил я. - Каждую неделю езжу и всегда так плачу. Тут столько стоит. Тут пятнадцать километров, по гривеннику за километр.

Молодой человек тихо посмотрел на меня и тоскливо уехал, навсегда оставшись в моем сердце в качестве укора, ибо прошло с тех пор уже около пятнадцати лет, я совершенно изменился, но до сих пор помню эту напряженную и постыдную сцену, как ехал грустный молодой человек, не получивший имеющиеся у меня 5 рублей, хотя вполне мог бы их получить и положить на сберкнижку, будь я добрее, раскованней или пьянее. Мразь я!.. Паук!..

Я поднимался в лифте. Било полночь.

(Представляю, какую ненависть вызвал я у молодого человека. Ведь он наверняка принадлежал тогда к совершенно иному кругу знакомств, другие книги читал, слушал другие пластинки, быть может, водился даже с какими-нибудь известностями, рассказывал им ночью, выпивая, о повстречавшемся пошляке, жлобе жадном, конформисте тупоголовом, мещанине...)

Било полночь. Одно утешение, что он наверняка стал хуже за истекшее время, а я, возможно, стал лучше; быть может, мы уже сравнялись в благородстве: он денудировал, я возвысился, и мы идем с ним теперь в вечность ноздря к ноздре; быть может, я даже стал и благороднее его, а он нынче уже совсем подлее меня, хотя не исключено, что относительно я все же еще мерзее его. И во всяком случае, я думаю, что парень не пропал, купил "Жигули", построил дачу (оглянись в задумчивости - сколько вокруг красивых "Жигулей", сколько вокруг высоких дач!), а скорее всего, он уже давным-давно в Штатах, уж больно он был печальный. Он в Штатах, и я тоже приложил руку к этому ординарному факту эмиграции, не угостив молодчика своей пятеркой. А вообще-то и ну его к свиньям, этого типуса, и правильно я сделал, что дал ему полтора рубля, - у меня что, деньги лишние? Он теперь на Брайтон-Бич посуду моет, а я его тут вспоминай, мучайся, кайся, очищайся, в конторе служи, в очереди стой...