Тихоходная барка «Надежда» - [53]

факт. Но я постараюсь.

В прескверном настроении я вышел на улицу. В самом деле - все имели двойников. Миляев - королеву и оборванца, Ревебцев - вышестоящего, Сережа имел. Тот - того, тот - этого: королей, писцов, управдомов, милиционеров, такелажников, продавцов газировки, конькобежцев, космонавтов, артистов; все, все имели двойников. Лишь один я ходил как дурак.

Грусть душила меня.

Во мне начались те странные перемены, которые чуть было не привели меня к плохому исходу. Я как-то опустился. Дома у меня завелись тараканы, я стал плохо работать и почти потерял уважение коллектива.

Все ходил к старичку и спрашивал, есть ли у меня хоть слабая надежда.

- Надейтесь. Мужайтесь, - подбадривал меня старик. - Чем черт не шутит.

Но и по глазам его я видел, что дела мои плохи.

- Вот так наука. Двойничок-то мой тю-тю, - бормотал я, шатаясь по улицам.

И вот однажды, когда уж который я день не ходил на работу, когда я перестал бриться и покрылся весь легкой бородкой, когда я очень мало кушал...

...Когда я чрезвычайно похудел, вытянулся, когда я и не ходил уже, а почти летал, когда я стал невесом, мудр и мог бы, пожалуй, с горя пройти по воде как посуху...

Тогда я ехал как-то в троллейбусе, и там произошла нижеописываемая тяжелая сцена, имевшая для меня крайне важные последствия.

В троллейбусе поймали жулика, карманного вора.

А я за него вступился.

Этому жулику один говорит:

- Гражданин или товарищ, не знаю даже, как вас и называть. Зачем вы лезете в мой карман? Разве у вас нет

своего?

А тот, по-видимому, жулик, который был бритоголовый, нахально отвечает:

— Своего нету, а в ваш я не лазил. Вы врете.

— Как же так ты не лазил, подлюга, - ярится этот один, - когда ты лазил.

— Нет, не лазил. И нечего обижать бедненького, если он возвращается из местов заключения, - заныл бритоголовый.

Тут вмешался я и обратился к спорящим с туманной пропагандой:

- Братья! Зачем вы спорите? Зачем спор? Зачем вражда? Зачем суета? Вы лучше поцелуйтесь и простите.

Все остолбенели.

— Вот вы, - отнесся я непосредственно к жулику, - если вы взяли, то это - нехорошо. Это просто скверно.

Отдайте.

— А вы, - сказал я этому одному, - вы, зачем вы суетитесь, зачем вы ожесточаете ваше сердце? Помиритесь,

братья! Поцелуйтесь и разойдитесь с миром.

Вот тут-то и началось.

— Как же так я не видел, когда я видел, - закричал этот один, - и рубля у меня нету. Рубль пропал. А ты его

защищаешь, адвокат сукин.

— Чего я ему буду отдавать? Нету у меня. Я не брал.

Ты что ко мне привязался, барбос противный, - орал жулик.

Вот тут-то и началось. Шум и свалка. Все наскакивали друг на друга. Меня кто-то ударил по левой щеке, а потом по правой. Я его за это пнул. Жулика взяли за руки, и он стоял смирно-смирно. Троллейбус остановили, и многих из нас свели в милицию, в том числе первого меня.

В камере мы ночевали втроем. Мы ночевали и вздыхали. Жулик, тот один, а больше всех я. Несло перегаром, и хотелось курить.

Утром нас долго разбирали. Мне сказали, что я тоже был пьяный. Я вспылил и наговорил дерзостей. Жулик вилял, а тот один выразился непечатным словом.

За это нам каждому присудили по пятнадцать суток.

Днем мы все вокруг чистили метлами, а на ночь нас запирали в грустное помещение, носящее длинное и не совсем правильное в данном случае название камеры предварительного заключения.

Да. Через тяжкое испытание я прошел. Но надо сказать, что труд с метлой на свежем воздухе закалил меня и повлиял на меня в самом лучшем и прямом смысле. Я одумался, перестал бредить двойниками. Отчаяние и тоска исчезли. Их как будто и не бывало. Я опять стал как бы другим человеком. Спасибо и коллективу. Он не отвернулся и, зная, что я одинок, носил мне передачу - махорку, сухари и копченое сало.

Поэтому, отбыв краткое и полезное наказание, исполненный благодарности и одумавшийся, я вновь вернулся к исполняемым мной работам по изготовлению материальных ценностей с окладом 144 рубля в месяц.

Тихо и спокойно живу я. Тараканы из дому исчезли. Бреюсь. Читаю газеты. И верю - верю в науку.

Правда, один раз позвонил мне на работу тот старичок.

— Вы знаете, - говорит, - я с трудом нашел вас. Ваш случай до того заинтересовал меня, что я приложил все

силы.

— Ну и что, - говорю, - что вам угодно?

— А то, что я перерыл кучу вспомогательных материалов и нашел-таки вам аналога.

— Ну и что? - спрашиваю.

— Что, что. Неужели вам не интересно? Да слушайте же. Не удивляйтесь и не возмущайтесь, а знайте, что это,

это... Ваш двойник - Иисус Христос.

Голос старичка затрясся от волнения. Я развеселился.

— Да? Может быть, может быть... Но меня это, знаете ли, уже как-то мало интересует. Поздно, папаша.

— Как же так! - ошалел старичок. - А я изучал первоисточники. Я Евангелие прочитал: от Матфея, от Марка, от Луки, от Иоанна. У Матфея так прямо и сказано: "Бог может из камней сих воздвигнуть детей Аврааму".

— Бросьте вы это дело. Я-то тут при чем?

— Да точно-точно, - упорствовал старичок. – Ведь точно. И ваша левая рука не знает, что творит правая.

Ведь я помню, вы так хотели себе двойника, так переживали.

— Бросьте. И не отрывайте меня от дела. Тут вам не Библия, а Советский Союз. Мало ли на кого мы желаем походить. Бросьте. Поздно, папаша. Я занят. Все. Пока, - сказал я и бросил трубку.