Тихий уголок - [94]
– И занятия с детьми после уроков, и школьные стипендии, – добавила Роза.
– Он столько времени проводит, тратя деньги, что я даже не знаю, когда он успевает зарабатывать новые.
– Важно знать одну вещь, – проговорила Роза, многозначительно посмотрев на свою коллегу.
– Если он бледнеет, покрывается по́том и после этого с минуту не похож на себя, не обращайте внимания, – сказала Шарлин.
– Он болен? – спросила Джейн.
– Нет-нет. Просто дурные воспоминания. Может быть, об одной из войн, в которых он участвовал. Это быстро проходит, девочка, и ничего не значит.
Шарлин и Роза вернулись к работе – тема была закрыта.
Когда Джейн вышла из женского туалета, Шарлин поманила ее к себе:
– Босс сказал: «Пришлите ко мне эту молодую даму». Если он забыл твое имя, детка, не обижайся. У него много забот, потом он вспоминает все имена. Кстати, тебя как зовут?
– Элис Лиддел, – ответила Джейн.
– Надеюсь, мы будем часто видеться, Элис. Не забыла, где его кабинет?
– Не забыла. Спасибо.
В кабинете Трэхерна Джейн закрыла за собой дверь и посмотрела на возвышавшегося над столом человека в одежде бездомного, с бородой, пронзенной молнией. Уважение к его прошлому разъедали подозрения, понимание того, что страна охвачена порчей. Она подумала о Дэвиде Джеймсе Майкле, которого все считали щедрым благотворителем – эта маска позволяла ему поддерживать Шеннека и пользоваться девочками в «Аспасии». Одежда Трэхерна, внезапно решила она, тоже могла быть маскарадным костюмом, а его непокорные волосы и борода Моисея – частью тщательно продуманного имиджа.
– Значит, вы богаты, да? – спросила она.
Он поднял нестриженые брови, густые, как усы:
– Разве богатство меня принижает?
– Это зависит от того, как вы заработали свои деньги. Вы прослужили двенадцать лет в армии, а там платят не много.
Трэхерн посмотрел на пар над чашкой кофе, взял кружку, подул и осторожно пригубил напиток. Видимо, он пытался обуздать свой нрав, которому прежде дал волю. А может, выигрывал время, чтобы сочинить ложь поубедительнее.
– Когда я оставил службу, – сказал он, – я получил наследство. Годом раньше умер мой отец.
– А как он получил деньги?
Лицо Трэхерна сморщилось и стало похоже на кору кряжистого дуба.
– Если человек попал в такую переделку, как вы, он не закидывает камнями того, кого просит о помощи.
Лицемерное негодование не было ответом на вопрос.
– На тот случай, если вы забыли, – сказала Джейн, – напомню, что недавно мою жизнь исковеркали богачи, которые считают, что могут владеть всеми, кто им нужен, и убивать всех, кто не нужен.
– Мазать всех богачей черной краской – чистый фанатизм.
Джейн прекрасно понимала, что обвинение в фанатизме – распространенный способ заткнуть глотку противнику, в котором от фанатика ровно столько же, сколько в ней самой – от голубого жирафа, способ заставить сомневаться в себе, направить не в ту сторону, говорить с позиции морального превосходства над обвинителем. Какими бы ни были мотивы Трэхерна, благородными или наоборот, Джейн не позволит манипулировать собой.
– Вы водитесь с богачами? Мне кажется, богачи водятся только друг с другом.
Он поднялся со стула во весь рост – примерно шесть футов и четыре дюйма. Грудь выгнулась, напоминая винную бочку на пятьдесят галлонов, лицо покраснело от раздражения.
– Я вожусь с миллионерами и голодранцами, почти святыми и отпетыми грешниками. Со всеми, с кем захочу. Может быть, сядете?
– Я жду ответа.
– Какого ответа?
– Как ваш отец заработал состояние, которое оставил вам?
Трэхерн издал нечто вроде шелеста – такой звук производит собака, волоча по траве змею. Потом он сказал:
– Отец был консультантом по инвестициям. Хорошим консультантом. Наследство было не очень большим. Несколько сотен тысяч, после того как все было улажено. Двухтысячный год, конец тысячелетия, я только что демобилизовался, а вы были сопливой девчонкой с косичками. Передо мной открылись разные возможности. Я взял триста тысяч и оказался гораздо более удачливым инвестором, чем отец.
Джейн по-прежнему стояла.
– Да? И во что вы вкладывали деньги?
Он взмахнул большими руками, выпучил глаза:
– Наркотики! Оружие! Громадные страшные ножи! Фабрика по пошиву нацистской формы! – Трэхерн снова набрал полную грудь воздуха и выдохнул с тем же шелестом. Он все еще был недоволен, но пытался говорить нормальным голосом: – Одиннадцатого сентября, когда эти мрази снесли Всемирный торговый центр, все в панике стали избавляться от акций, а я принес все свои деньги на рынок. В две тысячи восьмом и две тысячи девятом году, когда экономика почти рухнула, я купил много акций и недвижимости. Понимаете, как это действует? Вкладывать в Америку всегда выгодно.
– Вы разбогатели, вкладывая в Америку?
– И эта схема до сих пор работает.
Она подошла к складному стулу и села, пока еще чувствуя себя не вполне свободно в его обществе, но уже поверив, что его негодование было искренним, а не наигранным.
– Я здорово на вас надавила, но извиняться не буду. Речь идет о моей жизни. И жизни моего мальчика. Я должна знать, что вы тот, кем кажетесь. В наше время это большая редкость.
Он снова сел за стол.
