Тихий уголок - [2]

– Славный, – подтвердил Ворон. – Небо голубое, солнышко светит. Мир провонял летом.

Мистер Ребек слегка улыбнулся.

– Ты не любишь лета?

Ворон чуть приподнял крылья.

– Да с чего бы мне? Всё нормально.

– А я люблю лето, – сказал мистер Ребек. Он откусил от своей колбаски и продолжал с набитым ртом. – Это – единственное время года, когда можно почувствовать вкус своего дыхания.

– О Господи, – сказал Ворон. – Но не с самого же утра. Кстати, избавился бы ты ото всех этих бумажных пакетов, я их и отсюда вижу.

– Я их кину в мусорную корзину в мужской уборной, – сказал мистер Ребек.

– Нет, не надо. Я их унесу. Люди, знаешь ли, станут удивляться. Когда они увидят на кладбище бумажные пакеты, они не подумают, что это гёрлскауты устроили пикник. Кроме того, ты вообще слишком часто там околачиваешься. Люди тебя вот-вот узнавать начнут.

– Мне там нравится, – сказал мистер Ребек. – Мне по душе здешний туалет. Я там и стираю себе, – он обхватил колени руками. – А знаешь, люди говорят, будто миром правят материалисты и машины. Однако это не так. Во всяком случае, не в Нью-Йорке. Город, где на кладбище находится мужская уборная – это город поэтов, – ему понравились последние слова. – Город поэтов, – повторил он.

– Это для детей, – заметил Ворон. – Мамаши приводят детишек, чтобы показать им могилы двоюродных дедушек, мамаши рыдают и сажают на могилах цветы, а ребятишки чувствуют, что им надо кое-куда сходить. Рано или поздно. Вот для них и установили эту здоровенную будку. Ну а что ещё они могли бы сделать?

Мистер Ребек рассмеялся.

– Ты не меняешься, – сказал он Ворону.

– А как я могу перемениться? Хотя ты – не прежний. Девятнадцать лет назад ты сентиментально благодарил меня за солёный бисквит, а теперь хочешь, чтобы я для тебя бифштексы таскал. Дай-ка ещё ломтик.

Мистер Ребек подчинился.

– Я всё-таки думаю, что ты бы справился. Маленький бифштексик не так уж и много весит.

– Он много весит, – сказал Ворон. – На каждом его конце висит по полицейскому. Сегодня я едва не рухнул наземь по пути сюда. Кроме того, все мясники на здешнем форпосте цивилизации теперь меня знают. Довольно скоро мне придётся начать налёты на Вашингтон-Хейтс. А ещё двадцать лет, если доживем, – и я вынужден буду транспортировать бифштексы из Джерси.

– А ты, знаешь ли, не обязан носить мне еду, – сказал мистер Ребек. Он почувствовал себя несколько задетым и почему-то виноватым. Ворон был, в конце концов, совсем невелик. – Я бы и сам справился.

– Чушь, – сказал Ворон. – Тебя охватит паника, как только ты выйдешь за ворота. И город сильно переменился за девятнадцать лет.

– Очень сильно?

– Да. Дьявольски переменился.

– Да, – сказал мистер Ребек. Он отложил в сторону недоеденную болонскую колбаску, тщательно её завернув. – А ты не против того, – спросил он не без колебаний, – чтобы меня кормить? То есть, это удобно? – Он почувствовал, что это глупый вопрос, но ему хотелось знать.

Ворон уставился на него глазами, похожими на замёрзшее золото.

– Раз в год, – прохрипел он. – Раз в год тебя одолевает беспокойство. Ты начинаешь задаваться вопросом, как получается, что по воздуху тебе что-то приносят. Ты задаешься вопросом, а что он с этого имеет. И ты говоришь: «Ничего за ничего. Никто никому милостей не оказывает».

– Это не так, – возразил мистер Ребек. – Это вовсе не так.

– Ха, – сказал Ворон. – Всё в порядке. Твоя совесть начинает тебя беспокоить. Старые раны ноют, – он взглянул в упор на мистера Ребека. – Конечно, это хлопотно, конечно, это неудобно. Ты прав, чёрт возьми, это против моих правил. Теперь тебе легче? Ещё вопросы есть?

– Да, – сказал мистер Ребек. – Почему ты тогда со мной связался?

Ворон наклонился, чтобы поймать торопливую гусеницу, и промахнулся. Он медленно заговорил, не глядя на собеседника.

– Существуют люди, – сказал он, – которые дают. А есть и такие, которые берут. Есть люди, которые творят, люди, которые разрушают и люди, которые ничего не делают, а только сводят с ума два первых типа. Это в тебе с рождения, берёшь ты или даёшь. И все вы таковы. Мы, вороны, приносим людям разные вещи. Так мы устроены. Такова наша природа. Нам это не нравится, мы бы предпочли быть орлами или лебедями, или даже какими-нибудь придурковатыми малиновками, но мы вороны – и всё тут. Ворон не чувствует себя спокойно, пока не найдётся кто-нибудь, кому надо что-то приносить, а как только мы его находим, мы сразу же понимаем, что это за глупое занятие, – он издал нечто среднее между кашлем и смешком. – Вороны – птицы весьма нервные. Мы ближе к людям, чем любая другая птица. И мы связаны с ними всю нашу жизнь, но мы не обязаны питать к ним симпатию. Ты что думаешь, мы носили пищу Илье Пророку только потому, что он нам нравился? Он был старикашкой с грязной бородой!

Ворон притих, бесцельно роясь в пыли клювом. Молчал и мистер Ребек. И вдруг человек неуверенно протянул руку, чтобы погладить птицу.

– Не надо, – сказал Ворон.

– Извини.

– Меня это раздражает.

– Извини, – снова сказал мистер Ребек. Он оглядел аккуратные семейные участки с замшелыми могильными камнями. – Надеюсь, скоро придут ещё люди, – сказал он. – Летом становится как-то одиноко.