Тихий омут - [89]

Конечно, это будет нелегко, но все получится. Получалось же целых три года с отцом, разве нет?

Грейс кружила по городку до тех пор, пока пальцы не перестали сжимать руль, как клещи, а , лицо, отражавшееся в зеркале заднего вида, уже не отпугнуло бы детей и маленьких собак, и она уверила себя, что восстановила пошатнувшееся самообладание. Восстановила настолько-, что, пожалуй, можно свозить Обри в «Макдоналдс» и устроить маленький праздник. А в ближайший же выходной они поедут в Оксфорд на фестиваль пожарников. Она не собирается сидеть в четырех стенах и хандрить. Не дождешься, Этан Куин, черт тебя побери!

Вылезая из машины возле уютного родительского особняка, Грейс даже не хлопнула дверцей. Отличное доказательство ее ровного настроения. Она не взбежала торопливо по ступенькам, а остановилась насладиться красотой петуний, розовым облаком паривших над подвесным кашпо у венецианского окна рядом с парадной дверью.

И если ее взгляд метнулся на несколько дюймов в сторону и уперся в отца, отдыхавшего в шезлонге, как король на троне, так это просто каприз судьбы и неудачное стечение обстоятельств.

Гнев вскипел в ней с новой силой и бросил, как камень из рогатки в намеченную цель.

– Я кое-что должна сказать тебе. – Грейс не придержала дверь и, вполне удовлетворенная громким выстрелом за спиной, промаршировала к отцу. – Накопилось.

Секунд пять он молча таращился на нее, стараясь придать своему лицу обычное невозмутимое выражение.

– Если ты хочешь поговорить со мной, попытайся сделать это вежливо.

– Мне надоела вежливость. Приличия у меня уже вот где, – выпалила она, резко проводя ребром ладони по горлу.

– Грейс! Грейс! – Из кухни появилась Кэрол с Обри на руках. Раскрасневшаяся, с округлившимися от испуга глазами. – Что с тобой стряслось? Ты расстроишь ребенка.

– Мама, унеси Обри в кухню. И если она услышит, что ее мать повысила голос, вряд ли это травмирует ее на всю жизнь.

Накаляя и без того напряженную атмосферу, Обри откинула головку и заревела. Грейс едва сдержала порыв схватить дочку и вылететь из дома, покрывая поцелуями зареванное личико, пока не иссякнут слезы.

– Обри, прекрати немедленно. Я злюсь не на тебя. Отправляйся с бабушкой в кухню и выпей сока.

– Сока! – прорыдала Обри во всю мощь своих легких, протягивая ручки к Грейс.

– Кэрол, забери ребенка в кухню и успокой, – Пит нетерпеливо помахал жене рукой. Крупные слезы, дрожащие на ресницах Обри, действовали на него точно так же, как на Грейс, и он осуждающе посмотрел на дочь. – За весь день ребенок не пролил ни одной слезинки.

– Так прольет сейчас, – отрезала Грейс, не в силах избавиться от угрызений совести. – И она забудет о них через пять минут. В этом прелесть двухлетнего возраста. Когда становишься старше, обиды так быстро не забываются. Ты заставил меня пролить много слез.

– Нельзя вырастить ребенка и не заставить его немного поплакать.

– Но некоторые родители умудряются делать это, даже не попытавшись понять своего ребенка.

«Когда мужчина лежит в шезлонге босой, – подумал Пит, – он лишается всех преимуществ в споре».

– Я не понимаю, о чем ты говоришь.

– Не надо делать вид, что это для тебя новость. Тебе было безразлично, о чем я думаю, потому что это не укладывалось в твою схему. Ты знал, – продолжала она тихо, но ее тихий голос звучал угрожающе, – ты знал, что я хотела стать балериной, и не мешал мне брать уроки. Не возражал. Да, время от времени ты ворчал из-за их стоимости, но платил.

– И за все те годы потратил целое состояние!

– Зачем, папа?

Пит растерянно заморгал. Никто не называл его папой почти три года, и его сердце мучительно сжалось.

– Потому что ты очень хотела.

– Но зачем ты платил, если никогда не верил в меня, не верил настолько, чтобы поддержать в решающий момент?

– Зачем ворошить прошлое, Грейс? Ты была слишком молода, чтобы ехать в Нью-Йорк. Это был простой каприз.

– Я была молода, но не слишком. И если это был каприз, то это был мой каприз. Я теперь никогда не узнаю, было ли у меня достаточно способностей. Никогда не узнаю, могла ли моя мечта воплотиться в жизнь, потому что ты – когда я попросила у тебя помощи, – ты сказал, что я слишком взрослая для ерунды. Слишком взрослая для ерунды, – с горечью повторила Грейс, – но слишком маленькая, чтобы доверять мне.

– Я доверял тебе. – Пит рывком поднял спинку шезлонга. – И смотри, к чему это привело.

– Ты говоришь о моей беременности? Ты это имеешь в виду? И ты решил, что я забеременела только для того, чтобы отомстить тебе?

– Джек Кейси был ничтожеством. Я понял это с одного взгляда.

– И не уставал повторять это до тех пор, пока он не стал в моих глаза чем-то вроде запретного плода, и я не удержалась от того, чтобы попробовать.

Глаза Пита засверкали гневом, и он вскочил с шезлонга.

– Ты винишь меня в своих неприятностях?

– Нет, не виню и не собираюсь считать Обри неприятностями. И не оправдываюсь. Но скажу тебе вот что: Джек не был таким плохим, как ты выставлял его.

– Ну, конечно! Разве не он обобрал и бросил тебя?

– Как и ты, папа.

Его рука взметнулась, и они оба застыли, шокированные. Но рука не дотянулась до Грейс и, задрожав, опустилась. За всю жизнь Пит ни разу не ударил дочь, разве что шлепал легонько, когда она была совсем маленькой, и даже тогда переживал больше, чем она.