Тихий городок - [9]

Здесь на его пути встретился Макс Шмеллинг[3] — руководитель спортивного союза. Молодой Хохмайстер полюбил терпкий запах здоровых тел, тугие маслянистые звуки перчаток, когда работал на «лапах» и «груше». Он почти физически ощущал, как мышцы наливаются тяжелым свинцом, рождается звериная подвижность, резкость и эластичность движений.

Под руководством Шмеллинга Маркус за три года завоевал все титулы — чемпион Розенхайма, чемпион Мюнхена, первая перчатка Баварии… Такого успеха давно не видели ветераны спорта. О молодом боксере заговорили. Оценивая бои, спортивные комментаторы отмечали чисто «шмеллинговские» приемы в защите и нападении. Появились поклонники и поклонницы. Тренер решительно и не слишком вежливо избавил от них нового чемпиона. Макс решил готовить Хохмайстера к международным встречам.

Приближалась Олимпиада. Вероятным соперником в полутяжелом весе мог оказаться француз Поль Сюже. Долго, основательно Хохмайстер изучал коронные приемы идола Франции, молчаливый язык боя.

От отца Маркус унаследовал и страсть к технике. После гимназии Ноель хотел послать сына в Швейцарию в Цюрихскую высшую техническую школу, которую в свое время окончил сам. Однако Макс Шмеллинг уезжал в Берлин и потянул за собой Маркуса. Хохмайстер поступил в университет Фридриха-Вильгельма. Среди преподавателей этого самого престижного учебного заведения рейха был доктор Карл Эмиль Беккер, брат матери, дядя Маркуса. Во время первой мировой войны он командовал батареей 420-миллиметровых орудий и обстреливал Париж, позднее написал труд «Внешняя баллистика и теория движения снаряда от дула орудия до попадания в цель». В рейхсвере Веймарской республики Беккер получил чин полковника и должность начальника армейской инспекции по вооружению. В университете он читал курс общей военной техники.

9

XI Олимпийские игры в Берлине летом 1936 года были самыми громкими и пышными перед большой войной. Эту Олимпиаду нацисты назвали «рабочей». Стадионы, улицы, парки заполнили многотысячные толпы. Зрители со всех земель Германии, дети с флажками со свастикой, батальоны «гитлерюгенд» с полотнищами знамен. Украшенная цветами правительственная трибуна. В ложах — Гитлер, Гесс, Геббельс, Геринг, Розенберг… На беговых дорожках и футбольных полях, в гимнастических залах и на водных стадионах оспаривали первенство французы и англичане, поляки и американцы, болгары и шведы… Здесь, на ринге, и встретился Маркус с французом Сюже.

Первым, не поднимая головы, вступил на освещенный квадрат похожий на жука брюнет Сюже. Зал, только что сотрясавшийся от неистового рева трибун, смолк, словно вырубили звук. Сюже отошел в свой угол, хмуро оглядел первые ряды. Их сплошь занимали штурмовики и эсэсовцы. Выше, в ложе, обитой бордовым бархатом, он увидел Гитлера и молодежного вождя рейхсюгендфюрера Шираха.

Шмеллинг задерживал Маркуса. Это была психологическая уловка. Пусть постоит француз наедине с враждебным залом, почувствует, какая сила стоит за его соперником, немцем Хохмайстером…

Но вот зрители увидели Маркуса. Потолок будто рухнул — зал зашелся в экстазе. Хохмайстер нырнул под канаты, резким движением плеч сбросил халат, вскинул руки в перчатках, приветствуя болельщиков.

Ударил гонг. Сюже прыжком пересек ринг и бросился в атаку. Однако долго держать бешеный темп не смог. Маркус скользил по рингу свободно и плавко, точно балерина. Он не был сильней Сюже, но за его спиной орали тысячи поклонников, он дрался на своем, немецком, ринге и обязан был победить. Француз собрался провести удар правой и сразу левой. Маркус ушел. Перчатки протаранили воздух. Финт левой, правая достает челюсть. Подбородок подскакивает вверх. Огни на какое-то время гаснут, только плывут круги, как искрящиеся колеса фейерверка.

Злость ударяет в голову. И хотя Маркус знает, что выдержка, а не злость — его союзница, он ничего не может с собой поделать. На мгновение пригибает голову, стараясь закрыть подбородок. Этой доли секунды хватает, чтобы предметы обрели четкие очертания. Очень близко он видит черные гневные глаза врага. И чувствует на себе скользящий справа удар противника. Больно, но терпеть можно. От левой Маркус уходит, быстро переменив стойку. И тут же сам наносит удар в корпус. «Так, защита у тебя неважная…»

Маркус делает нырок под руку. Перчатка, подобно молоту, проносится над ним. «А теперь удар в печень левой, правой крюком в голову!» Соперник отлетает к канатам. «Атаковать!» Маркус бьет ниже осоловевших глаз — в нос и скулу. Автоматически комбинируя приемы, он бьет и бьет в наиболее чувствительные места. И ничего не видит, кроме свирепых глаз несдающегося француза. Может быть, удары соперника тоже сильны, но Маркус не слышит, не чувствует их. Напряженные мышцы не воспринимают боли.

Сюже пытается отдышаться, но тяжелый удар снизу отбрасывает его назад. Канаты мягко пружинят. Француз делает шаг, заносит ногу для второго шага и, покачнувшись, падает…

Зал взревел в едином порыве. Победителя подхватили и понесли на руках. Любители автографов забили коридор. Служителям с большим трудом удалось отстоять двери душевой. Через вопящую толпу, уверенно работая локтями, протиснулись вперед двое эсэсовцев. Служители пропустили их. Они подошли к кушетке, на которой перед массажистом лежал Маркус. Отрекомендовавшись Антоном Гизе, один из них воскликнул: