Тихий городок - [38]

Парень огляделся — нет ли поблизости полицейских — и сунул пистолет шланга в бензобак.

В десять вечера, в глубоких сумерках, у столба с отметкой «27» Йошка заметил Ахима Фехнера. Тот «голосовал» у дороги. «Опель» встал.

— Порядок?

— Я не считал.

— Разверни и сосчитай.

— Я тебе верю. Не сегодня-завтра приезжает Маркус Хохмайстер.

— Не жди его. Увольняйся и уезжай в горы.

23

— Вы со своим здоровьем могли бы прожить сто лет. К несчастью, судьба нашла самое слабое в организме — глаза. Вы уже не сможете прочитать книгу, не увидите разнообразия красок. Все окружающее будете воспринимать через темно-зеленый цвет очков. Только они пощадят разрушающуюся сетчатку… — Боле не преувеличивал и не преуменьшал трагичности положения. За восемь месяцев лечения доктор успел подружиться с пациентом, убедился в силе духа бывшего олимпийского чемпиона.

— У меня не остается надежды? — спросил Маркус.

— Я не знаю светила, который бы вернул вам прежнее зрение, — ответил старый окулист. — Попробуйте увлечься другим делом, избавьтесь от волнений.

— Я умею делать лишь оружие.

— Неужели вы не испытывали угрызений совести, не задумывались над противоестественностью таких словосочетаний, как «красавец-бомбовоз» или «красавица-пушка»?

— Меня увлекал сам процесс творчества, поиск… Хотя вот Зигмунд Фрейд видел в военно-техническом прогрессе единственную возможность устранить войну. Он полагал, что страх перед всеубийственной войной будущего остановит человечество.

— Альфред Нобель тоже считал, что запатентованный им динамит обеспечит мир. Так же думал Генри Шрапнель и Хайрем Максим. Однако шрапнельные снаряды и пулеметы «максим» убили миллионы людей, а войны не прекратились. — Старик снял очки и старательно стал протирать стекла. — Тут поневоле станешь пацифистом, хотя такое слово у нас употребляют как ругательство.

Хохмайстер простился с Боле, вышел, ощупывая тростью дорогу. В канцелярии клиники он получил заключение о полной непригодности к военной службе, но с правом ношения мундира. Генерал Леш прислал за ним машину. С бьющимся сердцем он поднялся в кабинет своего начальника. Адъютант подхватил под локоть, подумав, что майор совсем слеп. Но Маркус узнал Леша, выкатившегося навстречу.

— Поздравляю! — жизнерадостно завизжал генерал, позволив себе дотянуться до плеча воспитанника и по-отечески потрепать по витым погонам.

— С тем, что я почти ослеп?

— Разве вас не наградили Крестом первой степени?

— Для меня важнее прочитать оригинал отчета о фронтовых испытаниях фаустпатрона.

— О, полковник Циглер настолько вдохновенно расписал боеспособность нового оружия и ваши геройские деяния, что командование сочло возможным высоко оценить вас.

— Вы докладывали рейхсминистру Шпееру об испытаниях в боевой обстановке?

Леш помялся:

— К сожалению, мы еще не получили ответа…

— Через восемь-то месяцев?!

— Возможно, рапорт задержался в какой-то инстанции и не попал на глаза рейхсминистру.

— А вы пробовали узнать?

— Было столько дел! — Леш всплеснул руками. — Теперь курс училища сокращен. Мы просто задыхаемся от перегрузки.

— Господин генерал, я никогда не считал вас поклонником «фауста», но вы же умный человек! И вы знаете, что он обладает большой мощью!

— Ну зачем же раздражаться, Маркус? — обидчиво произнес Леш. — Я надеялся, что вы со своими связями…

— Связями? Прекрасно! Дайте мне отчет Циглера, я добьюсь приема у рейхсминистра.

— Тогда и мне нужно присутствовать на нем. Как-никак из фондов нашего училища субсидируются работы над «фаустом» и у нас капитан Айнбиндер получает жалованье.

— Да вашими жалкими крохами мы не можем покрыть и четверти расходов. Знаете ли вы, отец требует возмещения убытков с процентами?!

От нервного перенапряжения у Хохмайстера потемнело в глазах. Он перестал видеть даже то немногое, что видел, когда входил в кабинет Леша. Он пошатнулся, беспомощно ища руками опору. Подскочил адъютант и усадил в кресло. У генерала колыхнулось нечто вроде жалости к могучему когда-то красавцу. На цыпочках Леш обошел Хохмайстера, сел за стол:

— Бросьте дела, Маркус. Поезжайте в санаторий. Воспоминания о былой славе сожгут ваше сердце. Будем же реалистами! Любое новшество требует борьбы и упорства. Вы уже не боец. Не думаю, что Шпеер поймет вас. Сейчас он полностью ушел в заботы о «пантерах», «фердинандах» и «тиграх». Этим летом у Орла и Курска они наконец переломят хребет русскому медведю.

— И все же попытаюсь, — обессилено вымолвил Хохмайстер.

Леш кивнул адъютанту. Тот принес папку с отчетом Циглера.

— Сейчас адъютант прочтет то, что написал с фронта полковник…

— «Командиру дивизии СС «Великая Германия», начальнику инженерного училища в Карлсхорсте… Выполняя ваше поручение по испытаниям противотанкового ружья «фаустпатрон» в боевых условиях, докладываю: на танкоопасное направление, занимаемое полком, был поставлен инженер Хохмайстер с группой практикантов училища. 2 августа 1942 года русские предприняли наступление, поддержав пехоту четырьмя «Т-34». Три из них в течение 8 минут были сожжены фаустпатронами с поразительной точностью попадания. Поврежденному четвертому танку удалось уйти вместе с пехотой, рассеянной стрелковым огнем. Через неделю на рассвете противник выслал еще два танка. Предположительно с целью разведки. С одним танком в бой вступило штурмовое орудие. Оно разбило русский танк, но было уничтожено с кормы второй тридцатьчетверкой. Бесстрашный Хохмайстер вступил с ней в бой, обстреляв фаустпатронами. Но сам он получил тяжелое ранение от своего же оружия. Сноп огня, вырвавшийся из гранаты, поразил сетчатку глаз. Пострадавший был немедленно отправлен в госпиталь… Исходя из вышеизложенного, считаю: фаустпатрон является самым надежным из всего, что имеется в распоряжении стрелка в борьбе против танков противника. Оружие должно быть выпущено в таких количествах, которое бы обеспечило потребности всех наземных частей вплоть до пехотного отделения. Учитывая ранение конструктора, следует в дальнейших модификациях исключить случаи ослепления солдат, вооруженных фаустпатронами.