«Тихие» американцы - [67]

Мыслью уехать за границу Казачков поделился с женой. Осторожно, вскользь, чтобы в любой момент можно было обернуть в шутку. Татьяна Васильевна не воспылала негодованием, правда, и не бросилась в восторге мужу на шею — отнеслась спокойно.

— Может, и вправду там нам будет лучше, — согласилась она. — Как-никак оба с высшим образованием.

Практичный и хваткий, он понимал, что там ему вряд ли удастся воспользоваться простодушием и добротой людей, понимал, что там будет мало справки из жэка, что он единственный кормилец в семье и потому не может быть уволен даже по сокращению штата. Казачков Михаил Петрович отлично разбирался не только в магнитофонных системах — в социальных тоже. И, зная, что не отягощен научным багажом, логично рассудил: нужен багаж иного свойства. Багаж, который позволит обществу, куда он стремится, оценить, сколько он, Казачков, стоит.

У него стали меняться не только масштабы операций, но и их содержание и даже стиль. Он сделался более взыскателен к выбору предметов для торговли. Часть вещей пытался переправить через границу не для продажи, а чтобы, оказавшись там, вступить во владение ими. Если клиент внушал доверие, он говорил ему, что предпочитает подождать и получит деньги там. Все — там, все — будущее… Стал меняться и круг его зарубежных знакомых. Все больше в поле зрения попадают люди, примыкающие к дипломатическим кругам, имеющие солидные связи, то есть способные как-то ему помочь. Он заручается согласием одного, поддержкой другого, протекцией третьего… Оказывает большие и малые, в зависимости от обстановки, услуги.

Вот что рассказывал сам Казачков (из протокола допроса):

— Александр Коновалофф — атташе по вопросам культуры и печати Посольства Бельгии в СССР. У меня было с ним пять или шесть встреч. Большей частью в сквере возле посольства, одна в кафе «Националь». Я хотел заинтересовать его, поскольку рассчитывал на помощь с выездом. Предлагал рисунки одного ленинградского художника, вещи, книги. Коновалофф сказал, что финансовая сторона его не интересует. Попросил ноты церковных песнопений. Я обещал. Я попросил его передать моему другу Владимиру Велле кое-какие из его документов, а у него, у Велле то есть, взять деньги, которые я когда-то дал ему в долг, и привезти их мне. Просил, чтобы Коновалофф свел меня с кем-нибудь из своих знакомых, кто поедет за границу раньше его. Обычно Коновалофф отвечал на мои вопросы не сразу, а при следующей встрече. Не знаю, может, консультировался. Я предлагал ему более тесные контакты, но он уклонялся. Говорил, что в посольстве уже есть представления нашего МИДа по поводу того, что Коновалофф занимается деятельностью, не совместимой с дипломатическим статусом. А второй раз ему бы попадаться не хотелось…

Из материалов другого допроса Казачкова:

— Андрэ Голованов — представитель одного из зарубежных банков в Москве. Встречался с ним не меньше десяти раз. Познакомился через Владимира Велле (он тогда еще не уехал). Пользовался уже отработанным способом связи — звонил по телефону и, ничего не говоря, клал трубку. Это означало, что через 15 минут мы должны встретиться в условленном месте. Обедали в ресторане на Чистых прудах. Как-то в вестибюле театра «Современник» он передал мне магнитофон «Сони», присланный из Парижа Владимиром Велле. Одна из встреч была на похоронах отца Велле. Я попросил Голованова отвезти Велле письмо, но он отказался, сказал, что лучше выучить его наизусть. Письмо касалось моих требований к Велле вернуть долг. Я, в частности, хотел, чтобы он прислал через Голованова десять тысяч американских долларов. У нас с Головановым была договоренность: по телефону мы говорим только по-английски, я называюсь Бронштейном…

На первый взгляд — лишь бытовая возня вокруг тряпок, статуэток, псалмов. Но лишь на первый взгляд. По сути — незаконные встречи, противоправные действия, контакты со связными, которые способны были заниматься не только коммерческой деятельностью. Казачков, казалось ему, ловко цеплял клиентов на крючок наживкой в виде картин — Кандинского или ван Хуфа, икон или серебряных рублей петровского времени. Но кто кого цеплял в действительности, у нас еще будет возможность убедиться.

Чеки серии «Д»

Казачков спешил. Время шло, в его воображении за рубежом кипела прекрасная и заманчивая жизнь, а он был все еще только на подступах. Казачков хотел переселиться с комфортом. Вот когда потребовались все краски его коммерческо-уголовного таланта!..

Наконец ему удалось получить вызов оттуда, и он стал оформлять документы на выезд и требовать в институте характеристику. Но к этому времени Михаил Петрович Казачков уже вполне созрел для прокурорской санкции на арест. Так что в основе дела Казачкова лежит вовсе не политика, как хочет это представить сам Казачков вкупе с иными поборниками прав человека, а самая примитивная уголовщина.

Следует сказать — и это очень важно — вот еще о чем. Есть у Казачкова сын, Петя. Когда Казачков окончательно решил уехать и стал готовить документы, Пете было три года. Понятно, ему еще было рано самому решать свою судьбу. Тем более что речь шла не о выборе детского сада. Речь шла о Родине. Речь шла о том, как сказал поэт, куда идти, в каком сражаться стане. Могло ли общество оставаться безразличным к решению Петиного отца, Михаила Казачкова, — человека, у которого в представлениях о правах и обязанностях гражданина перед своим Отечеством явное смещение? Сын Казачкова обладает не меньшим, чем любой другой гражданин, правом иметь свою Родину. Общество, которое считает своей главной заботой благо людей, не может оставаться равнодушным, если чье-то недомыслие, или злая воля, или низменный интерес ломает другие судьбы. Это, так сказать, к вопросу о правах…